Триумф и трагедия. Политический портрет Сталина. Кн.1 - [229]

Берия".

В трудную минуту, как докладывал Тюленев в Москву, он обратился к Берии за разрешением использовать большой контингент внутренних войск, дислоцированных на Кавказе. "Берия согласился выделить лишь малую часть, — писал Тюленев, — и то по указанию Сталина". Своей деятельностью нарком внутренних дел создавал в штабах обстановку напряженности, нервозности, подозрительности и взаимных доносов. Генерал Козлов был вынужден обратиться к Сталину с жалобой на начальника особого отдела Рухадзе, который с ведома Берии пытался оказывать давление на руководство фронта при принятии оперативных решений… Но все эти слабые протесты игнорировались в Москве. Само присутствие Монстра парализовало творческую мысль военачальников: никто не хотел оказаться его очередной жертвой. Когда Берия со своей длинной свитой уезжал, все вздыхали с облегчением.

"Ленинградское дело", "мингрельское", "дело врачей", другие подобные акции — прямое проявление преступного творчества Берии. Он был могущественным человеком не только потому, что стоял у пульта карательной машины, но и потому, что в его распоряжении была вся система ГУЛАГа. Когда американцы взорвали атомные бомбы над Хиросимой и Нагасаки, Сталин приказал форсировать работы в этой области. Общее руководство ими было возложено на Берию. Его подручные Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоглидзе, Мешик, Влодзимирский были послушными исполнителями воли Берии. Это их усилиями, полностью одобренными Сталиным, получили "права гражданства" научные, инженерно-технические лаборатории в лагерях для заключенных. Мощь интеллекта многих выдающихся ученых, закованных в прямоугольники зон, напряженно искала жизненно важные решения, необходимые для того, чтобы в максимально сжатые сроки ответить на грозный вызов современности. То, что советская атомная бомба была создана в кратчайшие сроки, конечно, не заслуга Берии. Раскованный разум в условиях нормального научного созидания справился бы с проблемой наверняка быстрее. Но Берия верил только во всемогущество насилия. А старик Кедров верил в справедливость.

Тогда казалось, что победил Берия. Но это только казалось. Вера в справедливость и гуманизм неистребима. Надежда на торжество этих ценностей не умирает вместе с человеком. Если бы она умирала, то не стоило бы жить. Приведу выдержки из письма Кедрова в Центральный Комитет партии, этого крика неистребимой веры:

"Я обращаюсь к вам за помощью из мрачной камеры лефортовской тюрьмы. Пусть этот крик отчаяния достигнет вашего слуха; не оставайтесь глухи к этому зову; возьмите меня под свою защиту; прошу вас, помогите прекратить кошмар этих допросов и покажите, что все это было ошибкой.

Я страдаю безо всякой вины. Пожалуйста, поверьте мне. Время докажет истину. Я — не агент-провокатор царской охранки: я — не шпион; я — не член антисоветской организации, как меня обвиняют на основании доносов. Я не виновен и в других преступлениях перед партией и правительством. Я — старый, не запятнанный ничем большевик. Почти сорок лет я честно боролся в рядах партии за благо и процветание страны…

Мои мучения дошли до предела. Мое здоровье сломлено, мои силы и энергия тают, конец приближается. Умереть в советской тюрьме, заклейменным как низкий изменник Родины — что может быть более чудовищным для честного человека. Как страшно все это! Беспредельная боль и горечь переполняет мое сердце! Нет! Нет! Этого не будет! Этого не может быть! — восклицаю я. Ни партия, ни советское правительство, ни народный комиссар Л.П. Берия не допустят этой жестокой и непоправимой несправедливости. Я твердо убежден, что при наличии спокойного объективного разбирательства моего дела, без грубой брани, без гневных окриков и без страшных пыток было бы легко доказать необоснованность всех этих обвинений. Я глубоко верю, что истина и правосудие восторжествуют. Я верю. Я верю".

Беспощадность Берии не имела предела. Сотни, тысячи прошений оставались без ответа. Приведу одно письмо, адресованное в конце войны наркому внутренних дел:

"Л.П. Берия.

От з/к Герасимовой

Александры Ивановны;

Темниковский ИТЛ

Февраль, 1944 год.

Я осуждена в 1937 году сроком на 8 лет. Отвечаю я за своего мужа В.И. Герасимова (бывший замнаркома внутренних дел Азербайджана, расстрелян. — Прим. Д.В.}. Вины мужа не знаю до сих пор. Прожила с ним 12 лет и знала его как исключительно честного, трудолюбивого человека, преданного партии и стране. Сама я себя чувствую абсолютно невиновной. Ни одной мыслью я не совершила преступления. Работала с 16 лет до своего ареста.

В день ареста оставила 2-х малюток на свою мать без всяких средств к существованию. Мальчики растут. Им нужна мать и моя помощь.

Умоляю, разберите мое дело, дайте мне право жить с детьми, работать и воспитывать их. Жила я все эти годы в лагерях и была уверена, что правда и справедливость в нашей стране победят ложь и несправедливость. Эта уверенность давала мне силы пережить разлуку с детьми.

Герасимова".

К письму приложена справка следователя Любимова из Азербайджанского НКВД, который вел "дело". "Ничего не признала. Особое совещание в 1939 году оставило приговор в силе".