Триумф христианства - [89]

Александр, епископ Ария, был с этим совершенно не согласен. Он жестко настаивал на том, что Христос не ниже Бога Отца и не подчинен ему. Ведь сам Христос сказал: «Я и Отец – одно», и «Кто видит меня – видит Отца» (Ин. 10:30; 14:9). Значит, они равны. Конечно, не идентичны: Сын – отдельное от Отца существо. Но равны по силе и оба существуют вечно. Не было времени, когда бы Логос не существовал.

Те, кто в этом споре принял сторону Александра, указывали на то, что совершенное по определению не может изменяться. Если нечто изменяется, значит, неизбежно становится от этой перемены лучше или хуже. Если оно становится лучше, значит, прежде совершенным не было; а если становится хуже, то совершенным быть перестает. Бог совершенен, а значит, изменяться не может. Это означает, что он никак не мог стать Отцом, породив Сына: ведь это означало бы изменение, переход от не-Отца к Отцу. Значит, необходимо считать, что Бог был Отцом всегда. А если он всегда был Отцом – значит, всегда существовал Сын.

Таким образом, сторона Александра утверждала, что Сын со-вечен Отцу и вместе с ним всемогущ. Он не просто «подобен» Отцу, не является другим божеством, «схожим» с ним. Он «равен» Отцу и имеет с ним «одну сущность». По-гречески – на языке, на котором шли эти дебаты, – идея «единой сущности» выражалась словом омоусия (греч. брооиаюс; – «единосущный»), А «схожая сущность» обозначалась словом омиусия (греч. оцоюиаюс; – «подобный»). Как видите, слова эти очень похожи – отличаются лишь одной буквой, или греческой «йотой» в середине. Поэтому некоторые наблюдатели отмечают, что этот богословский спор грозил расколоть Церковь «из-за одной йоты».

Несомненно, именно так думал и сам Константин. Но спор вызвал такие волнения, что он вынужден был вмешаться – и для начала обратился с письмом к обоим главным противникам. В этом письме он ясно сказал, что главная его забота – не о богословских тонкостях, а о единстве: «Я сильно желал учения всех народов о Божестве по существу дела привести как бы в один состав»[215]. О том, кто победит, Константин не беспокоился. Он просто хотел, чтобы одна сторона уступила другой, и раздоры прекратились. «Повод к [этим спорам] мне показался весьма незначительным и не стоящим такого прения», – замечает он. С его точки зрения, это «случай маловажный и ничтожный», спор, начатый из-за «неосмотрительности». Он убеждает и Александра, и Ария как-нибудь решить дело миром.

Но решить дело миром Александр и Арий уже не могли. И дело было не только в их личном ожесточении. И у того, и у другого уже появилось множество сторонников, и те и другие яростно обличали богословское невежество друг друга. Этот спор раздирал Церковь. Тогда Константин решил вмешаться уже более серьезно – и созвал первый в истории всемирный, или Вселенский, Собор епископов, призванный разрешить этот вопрос. Это был знаменитый Никейский Собор 325 года, названный по имени города Никеи в Малой Азии, где он проходил. Позднейшие источники рассказывают, что на Собор сошлись около 318 епископов со всех концов света, по большей части из восточных провинций. (Как мы уже видели, на Западе Церковь была еще далеко не так многочисленна и хорошо организована[216].)

Присутствовал на Соборе и сам Константин. Он произнес вступительную речь и участвовал в дискуссиях. В конце епископы проголосовали – и Арий проиграл. Собор принял Символ веры – вероучительную формулу, выражающую их понимание природы Отца и Сына и их взаимных отношений. В Символ веры было включено немало «анафем», то есть «проклятий» тем, кто занимал противоположную позицию. В конечном итоге Символ принял форму современного никейского Символа веры, который и в наше время повторяют на богослужении во многих церквях. В конечном итоге, сторону Ария приняли лишь двадцать участников Собора. Константин сам оказал давление на ариан, убеждал их уступить – ив конечном счете почти всех убедил. Лишь двое упорствующих епископов, вместе с самим Арием, были отправлены в изгнание.

Константин стремился к единству, но не хотел добиваться единства огнем и мечом. В церковных вопросах он верил в силу убеждения.

Однако, как и в случае с донатистским спором, Собор, созванный Константином, не положил конец раздору. Ариане продолжали отстаивать свое понимание веры и находить себе новых сторонников. Некоторые императоры после Константина – в том числе и его собственные потомки, – также приняли арианскую позицию и использовали свою власть для того, чтобы утвердить арианство в Церкви; хотя, как мы увидим далее, из этого ничего не вышло. Но пока речь о самом Константине и о его взаимоотношениях с христианской верой. К 325 году он уже знал о тонкостях христианского богословия немало такого, чего раньше и предположить не мог. Он стремился к единству, но не хотел добиваться единства, отправляя против ариан войска и приводя их к повиновению огнем и мечом. В церковных вопросах Константин верил в силу убеждения.

Однако в вопросах светской власти он по-прежнему оставался военным, верящим в силу – и готовым использовать силу и страх везде, где считал это политически выгодным.