Тритон - [5]

— Да. Прости, — она в девятый раз затягивает хвост. — Ладно. Раз уж ты знаешь о Громе, я думаю, ты знаешь, что мы должны были быть связаны.

— Да. И я знаю о вашей ссоре и о взрыве мины.

Нижняя губа мамы задрожала. Мама не плаксива. Тяжело поверить, что что-то случившееся так давно, до сих пор бередит ее сердце. И это возмутительно, по отношению к папе. Как бы то ни было, она оплакивает другого мужчину. Ладно, мужчину-русалку. Но она не ведет себя так, когда говорит о папе, а он умер чуть больше двух лет назад. Гром же был мертв для нее десятилетиями.

— Дай-ка угадаю. Они сказали, что Гром выжил во взрыве, правильно? — Ее практически трусит от злости. — Но поверь мне, это не так. Когда я пришла в себя, его уже не было. Я больше не чувствовала его.

— В точности то же самое рассказывал Гален о тебе. Что они нигде не могли тебя найти.

Она думает над этим с минуту, а потом говорит:

— Эмма, когда Сирена умирает, ты больше не можешь чувствовать ее. Гром и я чувствовали друг друга через полмира, милая. Мы просто.... мы были связаны таким образом.

Это задевает меня. Гален говорил, что Гром и Налия были словно созданы друг для друга. Я считала это безумно романтичным. Но это было до того, как я узнала, что Налия и моя мама — это один и тот же человек. Ей что, папа был вообще безразличен?

— Так ты что, даже искать его не стала? Подумала о самом худшем и ринулась на берег?— Почему-то, сказав это таким образом, мне стало легче.

— Эмма, я больше не чувствовала его...

— Тебе не приходило в голову, что взрыв мог повлиять на твое чутье? — выпаливаю я. — Потому что Гален говорил, у Грома было неважно с этим после взрыва. Но тебя перестали ощущать даже Ищейки.

Она моргает. Закрывает и открывает рот. Затем ее лицо краснеет и, насколько я могу видеть, тронувшийся было лед снова встал на место. Время откровений окончено.

— Гром мертв, Эмма. А Гален использовал тебя, чтобы подобраться ко мне.

Я сбрасываю ноги с кровати.

— Что ты имеешь в виду?

— Эмма, я пытаюсь сказать, что Гален просто разыграл всю эту романтическую историю, чтобы завоевать твое доверие и настроить тебя против меня. Гален из королевского дома Тритона, милая. Он никоим образом не связал бы себя с....

— Полукровкой, — заканчиваю я и злость с обидой вскипают у меня в желудке. По стандартам Сирен, полукровки — это мерзость. Я вспоминаю о всех тех поцелуях, прикосновениях, о тех разрядах, что пробегали между мной и Галеном. Том огне, который я чувствовала, просто от его случайного прикосновения. Смог бы он и в правду разыграть все это по отношению к человеку, которого на самом деле ненавидит? Он врал и раньше. Возможно, это еще одна ложь? Неужели он просто извратил собственную историю, чтобы подцепить меня?

Все, что я знаю — кто-то из близких мне людей врет и единственный возможный вариант узнать правду — свести их лицом к лицу.

Достоверный факт в том, что если Гален пошел на этот шаг, и вправду соблазнил меня ради доступа к моей матери, он точно отправит свою гончую Рейчел разнюхать, где мы. Гален придет за нами, я уверена. И когда он придет, он или приведет Грома, как и обещал, или приведет шайку Сирен, чтобы арестовать маму.

Если я позволю маме догадаться об этом, она опять ударится в бега. Она считает, что она в опасности, и я в опасности вместе с ней. Она никогда не остановится. Каким-то образом, я должна свести их всех и в то же время, обезопасить нас.

Да, жить становится сложнее.

Настоящие слезы застилают мои глаза, но не от того, чего ждет мама. Она кивает, в ее глазах блистает нотка симпатии и кажется, я обвела ее вокруг пальца.

— Мне жаль, милая, я знаю, он тебе очень нравится.

Я киваю и заставляю себя произнести следующую фразу. Слова, которые могут быть как правдой, так и ложью.

— Мам, я была такой глупой. Я верила всему, что он говорил. Прости, что не рассказала тебе.

Мама встает с кресла и садится рядом со мной, обнимая меня рукой и притягивая к себе.

— Милая, тебе не за что извинятся. Это была твоя первая влюбленность, и Гален этим воспользовался. Я бы и рада сказать, что на это способны только Сирены, но такое могло случится с любым другим мальчиком тоже. Но я рядом. Мы должны держатся вместе, ты и я.

Искренность в ее голосе заставляет меня чувствовать себя ничтожеством. Дело ведь не только в том, что она переживает за себя, за утрату Грома, но она страдает и из-за меня тоже, считая, что я потеряла Галена. Возможно, моя утрата Галена и вправду проявляет себя, но я позволяю ей держать меня в объятиях просто потому, что мне не хватает духу взглянуть ей в глаза. Наконец, она говорит:

— Я собираюсь принять душ и смыть дорожную пыль. Потом сообразим что-нибудь на ужин и придумаем, чем заняться дальше. Согласна?

Я киваю, и она сильнее сжимает мое плечо. Она улыбается "маминой улыбкой" и идет в ванную. Когда я слышу, как закрывается занавеска в ванной, я хватаюсь за телефон.

Гален отвечает встревоженным голосом.

— Алло?

— Привет. — Осторожно говорю я. На фоне я слышу приглушенное жужжание и мне становится интересно, где он.

С выдохом в телефон он произносит:

— Эмма.

То, как он произносит мое имя, одновременно ранит меня и воодушевляет. Ранит — а вдруг мама права и он использует меня? Воодушевляет — а если она ошибается, и я ему небезразлична настолько, что его голос звучит так, будто мой звонок — самое важное в его жизни?