Триста пятидесятый год – перезагрузка - [29]

Я пробил полуметровый слой подгнившей соломы не хуже, чем вольфрамовый шар-пенетратор. Что-то обожгло спину, и мое тело почти автоматически плюхнулось в грязь, перекатилось, чтобы смыть горящее топливо. Грязь? Я начал осознавать реальность. Я на Земле. На дворе — триста пятидесятый год от Рождества Христова. Хотя это знаю только я. Система счета "новой эры" будет введена только через почти два века.

Так что разлитого топлива можно не опасаться. Даже греческий огонь изобретут только через три века. Тогда что всё это значит?

Вокруг заметно посветлело, и я осторожно приподнял голову над краем оросительной канавы, куда я свалился. Голова закружилась, и я поставил себе диагноз. Отравление угарым газом, лёгкий уровень.

Кое-как восстановленная хижина, где я обитал вместе с Чиком, Ижихи и десятком больных, пылала. А на фоне огня виднелись три… нет, четыре человеческих силуэта. Один — с догорающей хвойной "лапой" в руке. И в этот момент из огня донесся дикий вопль. Затем — другим голосом, визг. А через пару секунд голоса слились в безумную какофонию. Я собрал все силы, выкарабкиваясь из канавы. Помочь, там же почти все лежачие! Сами не убегут.

За плечо резко дернуло, на на жадно хватающий воздух рот легла чья-то ладонь. А в левое ухо зачастил взволнованный шепот Чика.

— Тихо, придурок! Не высовывайся! У них копья!

Я сопротивлялся. Достаточно долго, чтобы увидеть, как из-под горящей крыши выползает что-то корчащееся с дико кричащее. Черный силуэт на фоне пламени взмахнул рукой, и крик оборвался.

Только тогда я поддался тянущему меня Чику. И начал продвигаться на четвереньках по канаве, по грудь в воде. Голова всё ещё кружилась. Поворот, ещё поворот. Когда я начал ориентироваться в пространстве, моё положение относительно горящего дома было уже не понять.

— Теперь поверху! — Чик выскочил по обвалившейся стенке, и подал мне руку. — Скорее!

А парень-то ориентируется в происходящем много лучше меня. Короткая перебежка, снова прыжок в канал, на этот раз пошире и поглубже. Позади вой и вопли стихли, и вместо этого зазвучали деловые, спокойные голоса. Нет, один раз они сменились предсмертным, захлебывающимся кровью воплем.

— Что случилось? — Я попытался задать вопрос своему проводнику. Но тот только злобно шикнул. Должно быть, это значило "береги дыхание", или даже "двигайся быстрее, мы ещё в опасности". Шикнул, и ладно. Придётся бежать.

В заслонку размером с хорошую дверь Чик почти что влетел лбом. Резко затормозил, так что я уткнулся ему в спину. Затем шепотом выругался, и опять начал карабкаться по склону. А я чем хуже?

Взобрался наверх вместе с Чиком, и побежал. Через заливной луг, затем — через засохшие заросли вьюнков, наконец сполз по крутой осыпи больше двух метров. Ноги обожгло ледяной водой, а через тридцать секунд, немного отдышавшись, я начал догадываться, что задумал мой проводник.

— Всё по плану. — Чик заговорил сам. — Продержались почти три недели, я успел наворовать в запас. На две меры риса добра набрал. Теперь у нас будет веселая жизнь!

У меня в мозгах начала брезжить совершенно чудовищная догадка, заставив замереть на ходу.

— Чик. Ты не хочешь ли сказать, что этот поджог — не нападение врагов? Что это возмездие за твои художества?

— Хотел бы я столько награбить. — Чик отозвался совершенно флегматично. — Нет, эту херню с поджогом ты сам нашаманил.

— Не понял? Как я? — Не будь мы по колени в воде, сел бы от неожиданности.

— Ну, не напрямую. Не следовало тебе так явно оттирать от власти ту бешеную сучку. Невооруженным взглядом было видно, как она бесится.

— Бешеная сучка? Ижихи? — Очередной культурный шок рухнул мне на голову.

— Она самая. — В темноте было плохо видно, но я вообразил кивок Чика. — Мы почти добрались. Плот вон под тем деревом.

Теперь по крайней мере понятно, как Чик собирается вывозить наворованное добро. А мне совсем не хочется его останавливать. Ибо альтернатива — это встреча с шаманкой, не гнушающейся сжечь прото-больницу вместе со всеми пациентами. Всё ради власти. Похоже, ругательные эпитеты в исполнении Чика были ещё достаточно мягкими. Хотя… если здесь такие бешеные сучки, то кто в роли кровавых маньяков?

* * *

Ночью, пока мы лавировали шестами мимо островков, через перекаты, перемежающиеся зарослями кустарника, пока ещё по-зимнему голого, я усиленно размышлял. Поразмышлял, и плюнул на всю осторожность. Если не спросить Чика напрямую, то кого мне спрашивать?

— Почему Ижихи пошла на предательство, а ты остался со мной?

— Удобный ты парень, вот почему. — Чик не помедлил с ответом ни на секунду. — Солидный на вид, а по сути — с сумасшедшинкой.

— Уу? — Я поощрительно помычал, уворачиваясь от возникшего из темноты куста.

— С тобой проще обделывать воровские делишки. Был бы я в одиночку — даже придурки из Амато сложили бы колосок к колоску. А так — смотрят на нас, и видят странную компанию. Но не воровскую команду.

Я поразмыслил, как меня Чик использовал "в тёмную". А затем припомнил, с какой готовностьтью здешние крестьяне хватаются что за копьё, что за камни. И мысленно пожал плечами. Вор украл горстку мусора у сборища убийц. Да бог с ним. Систему надо менять. Точнее, создавать с нуля. Ведь я даже не могу сказать, что действия Чика или крестьян противозаконны. Потому что свода законов на тысячу километров вокруг — нет и не предвидится ещё лет триста. Вместо законов — обычаи, которые в каждой деревне свои. Что аборигены и Хаято, и Амато и рационализируют популярной присказкой "везде свои духи".