Trip - [11]

Потом я рассказал этот случай своему соседу по комнате Полу.

— И они не подрезали тебя? Ты лакки, Дмитрий, в Вест Энде не любят белых, тем более белых приезжих.

К хуям! Нигеры наверное просто зассали, ведь прирежь они одного белого (хуй его знает мой акцент, говорят, что он похож на уэлшский), потом могли бы быть серьезные разборы вест-хэмовскими кэжуалсами, которые и так дают просраться местным обезьянам. Тем более, мой реглан-кенгуру, тяжелые ботинки, может в темноте меня они и приняли за кэжуалса (я еще не общался с местными лондонскими, в Киеве у нас так одевались продвинутые хулс). Жалко, что в моей районе все кексы болеют за Челси. Если будет возможность, надо будет сходить поболеть за Вэст-Хэм и Паоло Ди Канио.

Придаваясь приятным мечтам о возможных будущих футбольных акциях, я незаметно прошел Ист Энд.

Улицы становились все более освещенные. Магазинов становилось все больше и не только продовольственных. Даже стали встречаться гуляющие люди и бобби. Иногда, мимо меня проезжали блэк-кэбы.

Я шагал по буржуазному Лондону.

Перебравшись по пешеходному мосту через Темзу и пройдя через какой-то парк (Гайд Парк? Я всегда плохо запоминаю названия улиц и парков и к сожалению потерял карту города, а то мог бы сейчас освежить в своей памяти некоторые названия и составить такой себе экскурс по местам Лондона, где ступала моя нога), я увидел железные ворота с гербом и названием Лондонской Юридической Академии.

Уже был вечер и видимо все студенты сейчас находились на ужине (это дисциплинированные) или бухали у себя в общаге (это нормальные), поэтому парк, которые прилегал к зданию Академии и в котором находился пятиэтажный корпус из красного кирпича общаги, был пуст.

Я зашел в здание Академии, которое представляло собой Г-образной строение в четыре этажа из белого кирпича, в отростке буквы Г находилась столовая, библиотека и кинозал, и довольно долго объяснял пузатому охраннику в смешной униформе с эмблемой академии (лев и книга), что я приехал учиться в их факин академию и я хочу встретиться с деканом их факин академии факин мистер Конген.

Наконец, охранник (на груди у него была пластиковая табличка с его фото и именем Ronald, фамилию я не помню) соизволил меня понять и даже проводил на второй этаж в комнату?207, за дубовыми дверьми которой находился кабинета декана Конгена.

Мистер Конген, такой себе горбатоносенький черноволосенький кучерявенький кареглазенький маланчик лет пятидесяти с здоровым цветом лица и розовым как у ребенка языком, что свидетельствовало о его здоровой печени, внимательно прочитал рекомендательное письма которое я привез из Киева и потом долго жал мою руку своей потной рукой (все же нарушения в организме или типичный признак принадлежности к евреям?) приветствую меня с тем, что я с этого дня являюсь студентом Лондонсокй Юридической Академии (он даже подписал какую-то бумагу и хлопнул по ней печатью), выдал студенческую карточку (в Академии я числился еще из июля месяца и карточку получил лишь сейчас). Потом он лично провел меня в мою комнату в общежития: небольшая комната на двух лиц — две кровати, два стола и два стула, две вмонтированные в стену шкафа, туалет и душ, большое пластиковое окно и батарея зимнего отопления. Комната номер 311 находилась на третьем этаже пятиэтажного здания общежития.

Пожелав мне хорошо отдохнуть и удачного учебного процесса он, лучезарно улыбнувшись, покинул комнату.

В комнате я должен был жить не один. Одна из кроватей уже была занята, в шкафу висели вещи, на полке стояли книги (с небольшим удивлением для себя увидел «Капитал» и «Записки» Че Гевары), а в ванной лежала зубная щетка. Жить я должен был с парнем из Ливерпуля, которого, как я уже писал раньше, звали Пол. Пол был приятным молодым человеком, ростом около 178 см, коренастый, загорелый и рыжеволосый. Мы быстро с ним сошлись, особенно, когда он узнал о том, что я обожаю Эвертон и ненавижу Ливерпуль. В тот момент, когда я сообщил ему это, он крепко обнял меня, хлопнул по спине и предложил выпить в студенческом кафе пива Гиннес.

Эх, жалко что в то время Эвертон боролся скорее за выживание в Премьер-лиге и в лучшем случае болтался в турнирной таблице на 13-17 местах. Тогда еще не было Гаскойна (который, правда, из-за перелома руки и всем известных проблем так и не показал того, чего от него ждали), Радзинского и, конечно же, вундеркинда Рунни, который начинает блистать в тот момент, когда я пишу эти строки у себя в Киеве, весной и с пейзажем за полу заброшенный завод из пластиковых окон фирмы «Salamander». В Академию студенты стали заезжать еще в конце сентября, тогда как занятия должны были начаться в первой половине октября. Я как раз приехал в последний день. Уже на следующее утро я должен был бы вставать и идти на лекции. Что я и сделал. Боязно было начинать пасовать с первых же дней, нужно было с начала разузнать что к чему, а потом уже забивать на учебу, что я и не только я, успешно сделал.

Из стран бывшего и великого СССР в Академии я был единственным экземпляром. В основном, студенты тут были из Канады и провинций Англии. Ну так же были люди из Западной Европы. Янки тут не водились. И правильно делали. Студент-англичанин, в отличии от своего премьера не наблюдали за собой любви к жополизству, поэтому смело и решительно били янки кулаками и ботинками bustagrip. Янки бы тут не прижились. Бедные, бля, янки! Потом начались скучные будни буржуазных студентов-яппи. Антисоциальный элемент на первый взгляд отсутствовал, так как был хорошо замаскирован от академического руководства. Обычные, скучные, серые будни которые становились еще тошнотворнее от того, что с каждым днем осень становилась все глубже и дремучей. Трава окончательно стала желтого цвета, деревья стали серыми, листья превратились в гниющие кучи, которые раз в несколько дней на заднем дворе академической территории палил глухой дворник Тэдди. Солнце исчезло полностью, на его место пришел туман, которые держался из десяти световых часов семь-восемь часов, и дождь, который хотя лишь слегка моросил, а не падал сплошной стеной, но моросил, иногда, круглосуточно.