Тринадцатый Император. Часть 1 - [7]

Быстро переодевшись с помощью моего адъютанта, я оставил покои, бережно унося свой дневник под мышкой. Но посреди лестницы вовремя спохватился и обратился к Барятинскому.

– Князь у меня к вам есть замечательная просьба, если вас это не затруднит.

– Я в полном вашем распоряжении Ваше Высочество! – отрапортовал Барятинский вытянувшись по струнке и поедая меня глазами.

– Пока я буду на экскурсии, окажите мне услугу, найдите генерал-лейтенанта Дена, бывшего ещё недавно здешним губернатором и передайте ему, что я хотел бы встретиться. Насколько я знаю, вы хорошо знакомы с городом, кажется, у вашего семейства здесь есть одна из родовых усадеб, так что это должно не составить вам труда?

– Так точно. Разрешите выполнять? – гаркнул Барятинский.

– Да, конечно, идите, – отослал я его движением руки.

Князь молча козырнул, щелкнул каблуками и, развернувшись, чуть ли не бегом бросился вниз по лестнице.

Вскоре мы покинули дом губернатора. Впрочем, я бы сказал, что это был настоящий дворец, особенно если посмотреть по меркам моего времени. Выйдя на улицу, я увидел огромную шестиместную губернаторскую карету с фельдъегерями и тарантасом ожидающую меня посреди парадно вымощенной мостовой напротив выхода. Собравшаяся по другую сторону дороги огромная толпа горожан при виде меня разразилась ликующе громким 'Ура!'. Воспоминания Николая и остро испытываемые мной ожидания толпы, не позволили мне просто усесться в карету. В сопровождении флигель-адъютанта я подошел к собравшейся толпе. Приняв от городского головы хлеб-соль (из-за вчерашней задержки в пути я прибыл в город слишком поздно и торжественной встречи не получилось) я перебросился несколькими словами с собравшимися дворянами и купцами. Затем прошелся вдоль растянувшейся толпы, попутно благословляя младенцев, которых матери тянули ко мне. Я испытывал весьма противоречивые чувства, с одной стороны мне было крайне лестно лицезреть такую любовь народа к себе, а с другой – я же не икона какая-нибудь, чтобы на меня чуть ли не молиться и не святой, чтобы кого-то благословлять. Хотя, припоминая случай в Саратове, иногда наоборот, Николая благословляли седые старцы растроганные моей простотой и близостью к народу. Тем не менее, некий неприятный осадок у меня остался – не привык я к такому.

Но вот все церемонии оказались позади и, разместившись в карете, мы направились в центр города на главный холм, где в старину находилась небольшая деревянная крепость. От крепости ныне остались разве что воспоминания, а вот от вида, открывавшегося с вершины, захватывало дух. Стояла чудесная осенняя погода, та самая которую так любил Пушкин, золотые кроны деревьев придавали городу сказочный вид, у меня аж сердце защемило, от осознания невозможности запечатлеть такую красоту. Фотоаппарата у меня к сожалению нет и в ближайшие десятилетия не предвидится, зато под рукой у меня находился великолепный художник – Алексей Петрович Боголюбов.

– Алексей Петрович, не откажите мне в любезности, не могли бы вы запечатлеть на холсте открывающиеся моему взору сказочные виды с этого холма?

– Непременно, Ваше Высочество. Всего секундой раньше я и сам порывался это сказать, но не хотел отвлекать вас от столь милых русскому сердцу красот, как вот вы уже сами опередили меня.

Нежно светило слабое осеннее солнце, ласковый ветерок не причинял никаких неудобств, большая часть свиты, захваченная открывшимся видом, все так же зачарованно молчала, лишь только Извольский все никак не унимался, рассказывая, что где находится.

– Ах, ну к чему словами портить такой прекрасный вид открывшийся нам тут. Извольский оставьте, – недовольно заткнул я губернатора. Тот замолчал, подавившись на полуслове, но настроение было бесповоротно испорчено, открывающаяся красота больше не радовала меня. И, отправляясь к Знаменскому монастырю, я, вместо владевшего мной наверху холма умиротворения, испытывал сильнейшее раздражение на губернатора.

Первым пунктом поездки был относительно недавно перестроенный Знаменский мужской монастырь, воздвигнутый в честь избавления от польского нашествия. Осмотрев сияющее свежей краской здание и, пообщавшись с настоятелем, я со свитой отправился в Знаменский собор. Там я был встречен владыкой Курским и Белгородским епископом Сергием с четырьмя архимандритами и монашествующей братией. Облобызавшись с епископом, мы были препровождены в саму церковь. Внутреннее убранство произвело на меня сильное впечатление. Всё казалось, дышало торжественностью и благодатью. Владыка, явно довольный моими впечатлениями, коих я ничуть не скрывал, разрешил мне прикоснулся к святыне – чудотворной иконе Божией Матери 'Знамение', которая, как мне сказали, по случаю приезда столь важного гостя была специально перенесена в Курск из Коренной пустыни. В прежней жизни я не мог себя назвать особо верующим человеком, но, прикасаясь губами к древней иконе, не мог сдержать чувства благоговения. Выстояв утреннюю службу и немного послушав колокольный звон, мы проследовали дальше. Город был явно рад приезду цесаревича и старался всеми силами это показать.

Из Знаменского собора мы направились в Сергиево-Казанский. Будучи городом провинциальным, Курск выражал свою радость ярко и шумно. Улицы города буквально кипели толпами возбужденного народа. Частные дома, телеграфные столбы были украшены флагами, главные улицы Курска по случаю моего приезда превратились в аллеи из живых цветов, флагов и всевозможных украшений. В окнах магазинов были выставлены царские портреты и бюсты высочайших особ, украшенные цветными гирляндами. Балконы многих зданий были красиво задрапированы тканями, коврами, транспарантами, а на фасадах домов вывешивались портреты моего батюшки, Александра II и мои инициалы.