Тринадцатая сказка - [136]

Приближаются люди. На аллее слышны голоса, тревожно перекликающиеся в ночи.

Я поспешно отползаю в сторону, укрываясь за кустами. Увидев, что люди нашли лежащую в траве девушку, я оставляю ее на их попечение и бегу к часовне. Здесь я перекидываю через плечо ремень сумки с младенцем и, прижимая ее к себе, покидаю усадьбу.

В лесу темно и тихо. Кроны деревьев замедляют падение дождевых капель, с легким шелестом стекающих с ветвей на листву подлеска. Ребенок хнычет, но потом успокаивается и засыпает. Я направляюсь к домику на другом краю леса. Мне хорошо знаком этот дом. Я часто бродила в его окрестностях, еще будучи привидением. Здесь живет одинокая женщина. Много раз я подглядывала в окошко, когда она что-то делала по хозяйству, вязала или пекла, и она всегда казалась мне очень милой и славной. Читая в книгах про добрых старушек или фей-крестных, я неизменно представляла их с лицом этой женщины.

Я решила оставить ребенка у нее. Заглянув в окно, я вижу ее на обычном месте, в кресле перед камином. С задумчивым видом она распускает вязанье — просто тянет за нитку, а спицы лежат на столике рядом с ней. Под навесом крыльца есть сухое местечко. Я кладу туда сумку с младенцем и, спрятавшись за ближайшим деревом, жду.

Женщина открывает дверь. Она берет ребенка. Едва увидев выражение ее лица, я понимаю, что с ней он будет в безопасности. Она озирается. Смотрит в мою сторону, как будто что-то заметив. Может, я нечаянно качнула ветку, выдав свое местонахождение? Мне приходит в голову мысль выйти из-за дерева. Могу ли я довериться этой женщине? Пока я колеблюсь, ветер меняет направление и доносит до меня запах дыма. Она тоже улавливает этот запах, смотрит в небо, а затем поворачивает голову в сторону Анджелфилд-Хауса, над которым поднимается темный столб. Похоже, ее осеняет догадка. Она подносит сумку с младенцем к лицу и принюхивается. Сумка наверняка пахнет гарью после того, как соприкасалась с моей одеждой. Еще раз взглянув на столб дыма вдали, женщина перешагивает через порог и закрывает дверь.

Я остаюсь одна.

Без имени.

Без дома.

Без семьи.

Я никто и ничто.

Мне некуда идти.

У меня нет родни.

Я гляжу на свою обожженную руку, но не ощущаю боли.

Что же я такое? Да жива ли я вообще?

Я могу идти в любом направлении, но иду обратно к Анджелфилду. Это единственное место, которое я знаю.

Выйдя из-за деревьев на лужайку перед домом, я вижу пожарную машину. Деревенские жители с закопченными лицами, держа в руках ведра, стоят поодаль и наблюдают битву профессионалов с огнем. Некоторые женщины зачарованно следят за поднимающимися к небу клубами дыма. Тут же стоит карета «скорой помощи». Доктор Модсли склонился над лежащей на траве фигурой.

Меня никто не замечает.

Невидимая, я стою на открытом месте чуть в стороне от всей этой бурной деятельности. Быть может, я и вправду ничто. Может, люди просто неспособны меня увидеть. Может, я погибла в огне и сама пока еще этого не осознаю. Может, я окончательно превратилась в то, чем была всегда: в привидение.

Но вот одна из женщин случайно бросает взгляд в мою сторону.

— Гляньте-ка! — кричит она, указывая на меня пальцем. — Вот и вторая!

Ее соседки поворачиваются ко мне, а одна из них бежит с этим сообщением к мужчинам. Они отрываются от созерцания пожара и также смотрят на меня.

— Слава богу! — восклицает кто-то.

Я открываю рот, чтобы сказать хоть что-нибудь. Но это у меня не получается. Я стою, совершая движения губами, но не произнося ни единого слова, ни единого звука.

— Не пытайтесь разговаривать, — говорит доктор Модсли. Он уже рядом со мной.

Я смотрю на тело посреди лужайки.

— Она будет жить, — говорит доктор.

Я смотрю на дом.

Пламя. Мои книги. Это непереносимо. Я вспоминаю страницу из «Джен Эйр» — комок слов, спасенный мною из огня. Эти слова я оставила вместе с младенцем.

Я начинаю плакать.

— Она в шоке, — говорит доктор одной из женщин. — Укройте ее чем-нибудь теплым и побудьте с ней, пока мы занимаемся ее сестрой.

Женщина приближается ко мне и кудахчет слова утешения. Она снимает свой плащ и накидывает его мне на плечи осторожно и ласково, как будто укутывая ребенка. При этом она продолжает кудахтать:

— Ничего, вот увидишь, все обойдется, твою сестру вылечат… Ах ты, бедняжка.

Санитары перекладывают тело с травы на носилки и помещают его в карету «скорой помощи». Затем они помогают мне забраться туда же и усаживают рядом с носилками. Они везут нас в больницу.

Она смотрит в пространство широко открытыми, пустыми глазами. Я отворачиваюсь. Санитар склоняется над ней и, удостоверившись, что она дышит, обращается ко мне:

— Что с вашей рукой?

Я инстинктивно сжимаю левой рукой свою правую кисть, тогда как мое сознание по-прежнему не реагирует на боль.

Он берет меня за руку, и я позволяю ему разжать мои пальцы. Раскаленный ключ оставил глубокую отметину на моей ладони.

— Это заживет, — успокаивает санитар, — не беспокойтесь. Кстати, вы Аделина или Эммелина?

Не дождавшись ответа, он указывает на нее и спрашивает:

— Это Эммелина?

Я не могу отвечать, я не могу пошевелиться, я не чувствую саму себя.

— Ладно-ладно, — говорит он. — Главное, успокойтесь.