Тринадцатая рота (Часть 2) - [18]

— Ваше благородие, — вытянулся предатель, кровь все еще текла из его тупого носа. — Смею заверить. Все сделаю. Все, что сказали. Ни одного словечка не забуду. Богу буду молиться за вашу добродетель.

— Молитесь, хоть лоб разбейте, но чтоб все в точности было. И надписи… надписи не забудьте на венках! — уже от двери крикнул Гуляйбабка.

Подпругин, как собачка, поспешил следом:

— Смею спросить, какие?

— Самые лучшие! Самые достойные, — вскинул с вытянутым пальцем руку Гуляйбабка. — Ну, что-нибудь такое вроде: "Царство вам небесное", или: "Спите спокойно. Вы это заслужили".

Заскочив вперед, предатель широко распахнул перед грозным гостем дверь и, изогнувшись в дугу, замер в почтении. Гуляйбабка еще раз потряс перед его красным носом увесистым кулаком, вышел из лавки.

Покупателей ни на крыльце, ни вблизи дома не было — как ветром сдуло. Прохор, сидя на облучке, уткнув бороду в овчинный воротник тулупа, дремал. Тройка белых, будто приветствуя Гуляйбабку, жевала брошенное на снег сено.

9. ВОЛОВИЧ ПОМОГАЕТ БАРОНУ ГРЮНТЕРУ-БРЮНТЕРУ СОБРАТЬ НАЛОГ ЗА КОШЕК И СОБАК

Пан Пальчик, он же барон Грюнтер-Брюнтер, несмотря на старческий восьмидесятилетний возраст, геморрой, радикулит, склероз и полное облысение, выглядел браво, молодцевато и горел желанием осваивать захваченные русские земли вплоть до Урала. Но так как претендентов на чужие земли у Гитлера оказалось много, то барону пришлось ограничить свой аппетит пятью деревнями и небольшим черным лесом, куда он боялся выходить еще с времен первой мировой войны, когда его чуть не укокошили дубиной смоленские крестьяне.

Сидя на ступеньках широкой мраморной лестницы, ведущей в белый особняк, он бойко отдавал распоряжения немецким солдатам, сгружающим с машин обитые жестью ящики, сундуки и старую, как сам хозяин, мебель.

— Айн, цвай — это сюда.

— Драй, фир — это туда, — указывал он ореховой палкой.

— Фюнф — левое крыло.

— Зекс — правое.

Волович вынырнул к барону Грюнтеру-Брюнтеру из-под шкафа, который помогал взвалить на спину двум грузчикам-солдатам.

— Господин барон! Имею честь к вам обратиться! — сказал он, вскинув два пальца к цилиндру.

Грюнтер-Брюнтер потряс палкой перед лицом Воловича:

— Как обращаешься, быдло? Где поклон до пояса?

— Рад бы, господин барон, но — увы! — не могу.

— Почему это не можешь, несчастный холоп? Волович вскинул два пальца к цилиндру:

— Смею доложить вам, я проглотил кол.

— Что мне кол! Кол тоже гнется.

— Он бетонный, ясновельможный барон. Барон взметнул на лоб белые брови:

— О-о! Да ты, оказывается, остряк. Я чертовски люблю таких, потому что в молодости сам был острее бритвы, только вот не помню какой? Не то Брюмера, не то Рюмера.

— Я не придирчив, господин барон. Можете и соврать. Грюнтер-Брюнтер окинул изучающим взглядом человека в кожаной куртке и, еще пуще заинтересовавшись им,

сказал:

— Ты так смело говоришь, будто бы пришел мне помочь.

— Как в лужу смотрели, барон. Всю жизнь об этом мечтал. Даже во сне этим грезил. Бывало, качает мама в люльке, а я лежу и думаю: "Как бы мне помочь старому барону?"

Грюнтер-Брюнтер похлопал пришельца концом палки по плечу:

— Ты молодец. Хвалю, айн, цвай, драй. С тех пор как я снова здесь, ни один мерзавец не появился, не захотел мне помочь. Все попрятались, как куры от коршуна, а ты вот пришел. Не из Смоленска ли ты, из того, как его?.. Вспомнил. Из благотворительного единения по оказанию помощи фюреру? Я туда, айн, цвай, драй… не помню сколько заявок посылал.

— В вашем возрасте такая проницательность поразительна, — ответил Волович. — Я действительно из БЕИПСА, то есть "Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу".

— Очень рад тебя видеть. Ты пришел очень кстати. У меня, айн, цвай, драй, так много всяких дел. Барон Грюнтер-Брюнтер не останется в долгу. Будешь честно мне служить — получишь крест.

— Какой, господин барон?

— Что значит какой? Железный крест с листьями и без листьев.

— Железный? Это еще ничего. Это подходяще, а то мне показалось деревянный.

— Не беспокойся, обмана не будет. Барон Грюнтер-Брюнтер никого еще, кроме людей, не обманывал.

— Рад познакомиться с такой личностью.

— Не радуйся, потому что ты мне пока не шурин и я тебя еще не принял на работу, айн, цвай, драй…

— Воля ваша, барон. БЕИПСА своих услуг никому не навязывает. Откажете — к другому фону барону пойду. Их понаехало!.. — Волович, поклонясь, уже наверняка зная, что старый пень не отпустит его, повернул к воротам.

— Постой, не уходи! — крикнул барон. — Беру тебя, только вначале дай мне ответ на айн, цвай вопросы.

— Хоть на сто.

— Только на два. Во-первых, любишь ли ты, — барон указал палкой на восток, — ту, Советскую власть, ибо если ты любишь ее, я не только не возьму на работу, но и могу куда-нибудь вздернуть.

Волович постучал пальцем по левой стороне груди:

— У меня эта Советская власть вот тут сидит.

— Ах, быдло! Значит, она у тебя в сердце сидит?

— В каком сердце? Образумьтесь, господин барон. Да здесь же у меня печенка.

Грюнтер-Брюнтер пощупал свой живот:

— А почему у меня печенка справа, а сердце — слева?

— Я, господин барон, с детства урод.

— Ах, вот оно. Тогда пардон. Второй вам вопрос. Что ты можешь делать, коль тебя ко мне прислали?