Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла - [68]

Разве «нейронные машины» так себя ведут? И готовы ли мы позволить науке свести все человеческие эмоции и поведение — учебу, развлечения, любовь — к электрическим разрядам, неподвластным сознательному хотению? Есть к тому же проблема добра и зла: все цивилизационные модели, религиозные учения и социальные структуры основываются на понятии ответственности людей за свои поступки. Должны ли мы стремиться узнать нечто большее о свободной воле, коль скоро на том, что нам уже о ней известно, держатся все нравственные принципы? Этими вопросами задавался и Либет; вдобавок он и сам сомневался (надо сказать, вполне оправданно) в чистоте эксперимента. «Интуитивное понятие о том, как проявляет себя свобода воли, лежит в самой основе представлений о сущности человека, — заключил он. — Здесь необходим крайне осторожный подход, исключающий априорное доверие к якобы строго научным выводам, которые в действительности являются частными предположениями». Либет полагал, что любые теории, отрицающие свободу воли, по определению «менее притягательны», чем признающие этот феномен. Если не будут найдены свежие доказательства обратного, отчего бы просто не признать: мы реально обладаем свободной волей.

По крайней мере, в одном он был прав. Нейрофизиологический эксперимент, конечно же, не аннулировал это понятие; для подобных выводов в его протоколах слишком много неточностей. Когда мы поднялись в кабинет на втором этаже, Хаггард поставил передо мной ноутбук: а давайте-ка проверим Либета по его же методике. Результаты проверки показали самым наглядным образом, отчего тот давний опыт не перечеркнул независимость человеческого сознания.

Эксперимент, разумеется, был поставлен нечисто. По нынешней хайтековской инструкции мне следовало сверяться с изображением секундомера, выведенным на монитор, и фиксировать «осознанное намерение» пошевелить пальцем, нажимая F9. Для погрешностей здесь полный простор. Как быть, если, скажем, захочется давить не как попало, а только когда стрелка достигнет какой-нибудь «значимой» отметки? И как различить в собственном восприятии показания часов в тот миг, когда я решаю, что пора действовать, и когда палец опускается на клавишу? Что это значит вообще — «осознанное намерение совершить движение»?

Хаггард говорил, до меня здесь побывало много испытуемых. Чтобы справиться с первой проблемой, ведущий повторяет несколько раз, что важны исключительно их ощущения, а не положение стрелки. Затем показания проверяются по всей подборке в поисках микропаттернов активности мозга с отклоняющимися результатами. Второе соображение гораздо интересней: оно связано с фактором перекрестно-модальной синхронизации.

В небрежно озвученном или скверно продублированном фильме реплики актеров местами звучат полной тарабарщиной, раздражая зрителя, ожидающего услышать разборчивую родную речь. Это и есть тот самый фактор. В эпизодах с крупными планами зал не только прислушивается к диалогу персонажей, но и улавливает — чаще всего неосознанно — движения их губ. В любом случае мозг обрабатывает визуальную информацию вполне успешно. Но звук-то воспринимается по другому каналу. Однако мозговые рецепторы словно бы «знают», что понять речь легче всего, когда оба включения действуют в синхронном режиме, и стараются вовсю.

На этот счет у мозга свои нормы и правила, не сказать что чрезмерно строгие. Если синхронизация «плывет» на величину до 50 миллисекунд, о таких мелочах он сигнализировать не станет. Соответственно устанавливаются технические допуски звукозаписи на киностудиях; если уровень погрешности будет выше, зрители начнут топать ногами, а то и швыряться в экран попкорном.

Очень похожая неувязка вышла, когда добровольные помощники Либета пытались синхронизировать бег стрелки со своими намерениями. Осознание происходит на ментальном уровне, а показания секундомера воспринимаются извне в визуальном режиме. Повторные проверки эксперимента показали расхождение от 50 до 150 миллисекунд. Этот интервал отнюдь не близок к 350 миллисекундам, отделившим в тестах Либета бессознательную инициацию движения от осознанного позыва.

Патрик Хаггард — детерминист, убежденный, что свободы воли не существует. Поэтому третья сложность, определение «осознанного намерения двигаться», представляется ему вообще надуманной. Но сейчас, говорит он, давайте обсудим семантику; до этого я просто прикидывался дурачком, который пытается заткнуть главную дыру, роясь в деталях эксперимента. А она на самом деле вот где. Да, в протоколе Либета масса ошибок. Да, это не лучший метод для точного определения разницы между сознательным и бессознательным действием. Но! — тут он переходит в наступление — альтернатива-то в чем? Я что, действительно должен считать, будто моя воля свободна? И думать, будто мой мозг побуждает к действию осознанная мысль? И где же в его физических структурах лежит это нечто, которое якобы превращает внутренний импульс в поступок и водит моим пальцем? Нет никакой альтернативы, говорит Хаггард: наше «осознание» — побочный продукт нейронных процессов, уже происходящих в реальном времени. Неоспоримо доказать такое, конечно, сложно. По мнению Хаггарда, один экспериментатор подобрался к цели ближе всех. Но это не был Бенджамин Либет.