Тринадцать осколков - [5]

Внезапно наступает тишина. Пахнет гарью. Захар вскакивает на ноги и посылает куда-то две короткие очереди. Молча ищу вещевой мешок, сталкиваюсь с Чупрахиным.

— Чью-то сумку ко мне забросило, — говорит он.

— В колонну по четыре, рота, стройся! — командует Сомов.

Построив нас, лейтенант спрашивает:

— Раненые есть?

Раненых оказалось шесть человек. Их выделяют в отдельную группу и, назначив одного из них старшим, оставляют дожидаться попутной машины. Сомов обращается к нам с короткой речью:

— Вы получили боевое крещение, правда маленькое, но все же это боевое крещение. Мне нравятся действия командира отделения Шапкина. Он не испугался бомбежки, открыл огонь по фашистским самолетам. Так должен поступать каждый боец.

Идем без остановок. Мучает вопрос: сказать ли Егору о том, что огонь из пулемета открыл не Шапкин, а я? Наконец решаю — дело не в том, кто это сделал, важно другое: нашелся такой боец, и главное — командир признал такие действия правильными. Да и зачем в неудобное положение ставить Захара, еще сочтут, что я пытаюсь прославиться.

Что-то отстает Мухин. Тревожно посматриваю на него:

— Алексей, устал?

— Ранен… Молчи, никому ни слова.

Чупрахин кладет его руку себе на плечо.

— В строю не разговаривают, — полушепотом произносит Егор. — Крепче опирайся на матроса. Самбуров, возьми у Мухина винтовку.

3

Шапкин дает нам по очереди бинокль и велит посмотреть на чернеющий в море берег Керченского полуострова. Прикладываю к глазам прибор. Холодный металл обжигает переносье, терплю и с затаенным дыханием стараюсь рассмотреть изрезанные берега, увидеть там фашистов. Но, кроме серой расплывчатой массы, ничего не вижу. Молча передаю бинокль Мухину. Чупрахин, сбив ушанку на затылок, сидит на бруствере окопа и говорит:

— Зря стараешься, Алеша, расстояние большое.

— Увидит, — упорствует Шапкин. Месяц назад приказом командира дивизии ему присвоили воинское звание старшего сержанта и поставили временно командовать взводом. Отделение теперь возглавляет Егор. Захар одет в новенькую шинель с треугольниками на петлицах. Она ему очень идет, как-то по-особому оттеняет суровое, немного настороженное лицо.

— По всему видать: будем высаживаться в Керчи, — суетясь возле Мухина, говорит Захар. — Не зря мы тут топчемся. А море-то какое — зверь, а не море, рычит, плюется. И такую пучину мы должны перепрыгнуть. Это, пожалуй, труднее, чем на Хасане было. Хотите, расскажу, как мы там самураев утюжили?..

Кирилл, расправляя спину, вытирает горбатый нос, подмигивает мне:

— Наш командир — огонь! Я о нем заметку во фронтовую газету послал. Все о нем рассказал, как он на марше по самолетам открыл огонь, как вот командиром стал… Хочется, чтобы меня там, в редакции, заметили. Писать я умею. Заметят?

— Обязательно, и тебя и Шапкина, — отвечаю я и, взяв кирку, начинаю углублять окоп. Под ударами звенит и крошится схваченная морозом земля.

Приходят подполковник Шатров и лейтенант Сомов. Шатров невысокого роста, прямой, на нем ладно сидит обмундирование. Если бы не шрам на щеке, он был бы красавцем. Но рубец с голубым отливом испортил лицо. У подполковника звонкий, как выстрел, голос. Шатров приказывает отвести роту в укрытие и построить в две шеренги.

— Медленно работаете. Другие уже отрыли окопы, — упрекает Шатров. Он достает из планшета какой-то листок.

— «Шапкин Захар Петрович», — читает он.

— Я, — чуть подавшись вперед, откликается старший сержант.

— Правильно назвал вашу фамилию, имя и отчество?

— Правильно.

— Десять шагов вперед, марш!

Шатров обходит кругом Захара и вдруг неожиданно для нас палит из пистолета в воздух. Шапкин вздрагивает, виновато улыбается.

— Закалки не чувствую! Становитесь в строй.

Подобную операцию Шатров проделывает с каждым. Сзади Кувалдина он поджег взрыв-пакет. Егор, тихо вздохнув, и ухом не повел.

— Как у вас со слухом?

— Хорошо, не обижаюсь.

— На сколько метров бросаете гранату?

— Когда как, со злости швырну метров на шестьдесят.

Шатров отступает назад и вопросительно смотрит на Сомова, потом на Егора.

— Я серьезно спрашиваю.

— Понимаю, — роняет Кувалдин.

Подполковник вынимает из кармана шинели деревянную болванку, обитую железом, и передает ее Кувалдину.

— Бросайте!

Егор мощным взмахом рассекает воздух. Граната с характерным шумом, похожим на клекот, описывает в воздухе дугу и падает далеко за курганом.

— Со злостью бросали? — с улыбкой спрашивает Шатров и приказывает измерить расстояние.

— Семьдесят шагов, — возвратясь, докладывает Сомов.

— Подходяще, становитесь в строй. Беленький!

— Я!

— Наденьте противогаз!

— Есть!

Кирилл торопится. Но движения его неуверенны и неотработанны. Видимо, не часто приходилось заниматься таким делом. Когда наконец он надевает противогаз, подполковник приказывает:

— Бегом до той высоты и обратно. Марш!

Кирилл бежит тяжело. Но все же преодолевает расстояние. Встав в строй, Беленький жадно глотает воздух.

— Трудно? — спрашивает у него Шатров.

— Почему трудно?.. Я грамотный человек, понимаю, что к чему.

— Хорошо. А все же трудно?

— Нет, — глотнув очередную порцию воздуха, упорствует Кирилл.

— Похвально. Где служили?

— В кавалерийской дивизии. В маршевую роту попал из госпиталя. Животом болею. От грубой пищи это.