Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - [55]

В соседней комнате были снова голоса. Проходя мимо, постучала. Но те, занятые разговором, не слышали…

Было еще очень рано, когда в дверь Елениной комнаты постучали. Она только что встала, выпила чашку кофе и собиралась приступить к обычному дню: через час ждала свою первую ученицу.

— Войдите, — сказала она, оглянувшись кругом, все ли в порядке. И не поверила глазам: на пороге стояла мать Алеши и Шуры. Так рано приехала она, дама, любившая долго поспать, довольно ленивая. Сейчас в ее, обычно таких немного холодных, глазах было что-то мягкое, почти ласковое.

— Шура был у зубного врача. Вам пришлось бы подождать совсем немного. И отчего вы хотите прекратить уроки? Разве мальчик сделал вам какую-нибудь неприятность? Ведь Шура к вам так привык… Скажу правду — редкая учительница могла с ним так поладить, как вы. Вы сумели внушить ему доверие к себе и уважение. Он делал у вас такие успехи… Неужели вы прекратите уроки за неделю до начала рождественских каникул? Ведь он должен много заниматься на Рождестве.

Елена виновато молчала.

— Ведь я оставила вам записку. И потом, спросили бы Алешу — он сказал бы вам, что Шура сейчас вернется.

Старушка пытливо посмотрела на нее. И снова опустила Елена глаза.

— Я… я стучала к нему… у него… был кто-то… наверное, его невеста…

Слово это чуть вырвалось с ее уст. Елена чувствовала, что дрожит. Старушка посмотрела на нее еще внимательнее.

— Нет у него невесты, — спокойно ответила она. — Вчера у нас была моя крестница. Они росли вместе. Вполне понятно, что Алеша говорит ей «ты». Но она — ему не невеста.

— Но у него есть невеста! — упрямо сказала Елена.

— Нет!

— Он скрывает от вас.

— Нет, я всегда об этом знаю. Мало ли было невест у Алеши! Ведь он очень красив… А раньше был еще лучше… Когда был гимназистом… студентом. От девчонок просто отбоя не было. Нет у него невесты, — решительно докончила она, — если это не вы, — добавила она чуть слышно.

И эти слова лишили Елену последней капли самообладания. Слезы так и брызнули из ее глаз. Старушка ласково обняла ее. Елена плакала, прижавшись к ее плечу.

— Он же не любит меня, не любит, — еле слышно шептала она.

— Нельзя же так, деточка, — говорила старушка, гладя ласково ее растрепавшиеся волосы, — нельзя же так все принимать к сердцу.

И, чем ласковее говорила старушка, тем больше хотелось рыдать Елене — рыдать и чувствовать материнскую ласку. Шесть лет было Елене, когда скончалась ее мать, отец был человек занятой. И так росла девочка, на попечении чужих, с душой, жаждавшей ласки и привета. Теперь ей хотелось целовать эти руки — руки, вырастившие того, кого она любила.

С этого часа у обеих женщин установилось молчаливое понимание.

Уходя, старушка просто и естественно спросила:

— Когда придете на урок?

И Елена так же просто ответила:

— Завтра. В шесть.

И снова начались уроки. Ни Алексей, ни мать его ни словом не напоминали о происшедшем. Иногда Алексей бывал дома, чаще — нет. Сегодня он был дома и попросил ее остаться. Сегодня она сидела долго, говорили они много и на самые разнообразные темы. Сегодня Алеша был не такой, как всегда. Какая-то еле уловимая ласковость проскальзывала в его тоне. И от этого душе становилось так тепло.

За окном догорел закат. В комнату смотрели светлые сумерки. Были уже близки белые ночи. Тихий покой, какого уже давно не знала душа, овладел Еленой. Хотелось так сидеть и слушать его тихие речи. Речи, в которых слышалась еле уловимо теплая нотка. Вошла зачем-то мать.

— Что вы тут в темноте? — сказала она и повернула выключатель. И это нарушило все. При холодном свете верхней лампы Елене как-то бросилось в глаза, что в книге, которую читал перед ее приходом Алеша, лежит письмо. Никогда не была любопытной Елена. Но письмо, которое читает Алеша. Может быть, ее толкнули невидимые злые, которые заняли комнату, когда зажгли в ней свет. И несмотря на то, что сидела далеко, Елена умудрилась прочесть — внутреннее зрение помогло — раскрытую страницу:

«Милый, любимый мой Леша!»

Обычное женское письмо, полное самых банальных уверений в любви, которые встречаются в надписях киноэкрана. Судя по слогу, не слишком развита, не слишком образована была писавшая.

— И такую он предпочел мне! — с болью подумала Елена. — Да, конечно, я не умею клясться в любви… я никогда не буду зря говорить о своем чувстве… Ну как же не понимает он — такой чуткий и вдумчивый — что ложь, всегда ложь, может быть, и бессознательная, такие надуманные слова.

И внезапно почувствовала Елена — не ревность, не те, черные, сказали ей это — какой-то тайный голос приоткрыл перед ней завесу грядущего: почувствовала Елена — никогда, никогда не будет счастлив Алеша с той, которая клянется ему в любви. Бедный, бедный Алеша…

— О чем задумались? — Снова голос его прозвучал так ласково. Зачем он так говорит с нею сегодня? Или он так счастлив письмом, которое получил от той, что ему хочется бросить на каждого хоть маленький луч своего счастья?

Елена отвечала односложно. Не хотела, чтобы Алеша заметил ее настроение. Но не скоро овладела собой…

Боже, зачем, зачем эта мука?!

С июня Елена приезжала в имение два раза в неделю. Давала урок, оставалась ночевать, а на следующее утро опять урок. Так выходило четыре урока в неделю. Если Алеша бывал свободен, иногда выходили вечером погулять. Не слишком большой охотник до прогулок Алеша. Но если целый день работаешь — тянет на воздух. Так пошли они и сегодня.