Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - [54]

— Ведь вы любите меня только для себя… Скажите — если я был бы неизлечимо болен, и, чтобы спасти меня — надо было бы пожертвовать своей жизнью… сделали бы вы это?

Она молчала.

«Неужели не знаешь, что до последней капли крови готова я пожертвовать для тебя?»

Но не сказала. Ибо лгут, лгут те, которые сыплют клятвами и уверениями. Лгут, всегда лгут!

Он ждал ответа.

И Елена ответила:

— Не знаю…

В начале августа сидели они в сосновом лесу. А в середине октября был Алексей у нее в комнате. Пришел совершенно неожиданно. Поздно — и пьяный.

— До поезда осталось у меня около часа. Посижу у вас. Можно? На улице холодно. Ветер.

Из часа вышло два. Поезд ушел.

— Вот, опоздал на поезд. — Досадой звучали слова — словно кто-то другой, не он был виноват в этом.

— Лягте, — просто сказала Елена, — я уступлю вам свою комнату. — Могу переночевать в беседке. Там часто ночевала летом.

Не мог он сказать:

— Но ведь теперь — не лето… Смотрите, какая буря разыгрывается на дворе.

Ничего не сказал Алексей. Какое ему дело до нелюбимой!

Закутавшись в большой платок, вышла Елена в сад. На окраине города стоит домик. Прошла в беседку, села на старой холодной скамейке. Ветер становится все сильнее и сильнее. Жалобно скрипят сосны и теряющие листы липы. Черными тенями носятся над садом летучие мыши. И пронзительно, неприятно кричит сыч. Одинокой, словно одна в целом мире, чувствует себя этой темной ночью Елена. И так же мрачны, как эта осенняя ночь, мысли в душе Елены. И сердце ее стонет, как эта ночная птица… Холодно. Стынут руки… А там, в ее теплой комнате, сладко спит Алексей. Кто в его мечтах? Та, чужая, ненавистная?

Борьба шла в эту темную ночь — борьба между добрыми и злыми… Ночной сад был во власти черных. И черные победили.

— Откройте! Откройте! Мне же холодно! На улице начинается настоящая буря.

Неохотно открыл ей дверь Алексей… А между тем, он ведь хотел, чтоб Елена пришла…

Мужчина, упрекающий женщину за ее ласки, за ее поцелуи, которых просил, на которые отвечал.

Месяцами упрекал Елену Алексей за эту ночь в ее комнате, когда на улице бушевала буря, когда она пришла среди ночи, продрогшая, усталая… Как будто бы не отвечал на ее ласки. Как будто бы над телом его и душой было кем-то совершено насилие. И упреки эти встали между ними, как крепкая стена. Стена, ее же не разрушить никому.

И еще раз пробежало солнце все двенадцать знаков зодиака и снова было в созвездии Девы.

В небе снова сияли Лаврентьевы огни. И снова сидели они, двое, в лесу. В том самом лесу, у озера. У болота. Только теперь не надо было Елене идти домой ночью, пешком, одной. Могла переночевать в имении, как делала часто.

Когда весной предложил ей Алеша давать уроки его брату, она согласилась не сразу. Боялась: когда-нибудь, придя к ним, встретит ту, о которой думает Алеша, из-за которой упрекал ее столько месяцев. Но потом согласилась. Алешина мать предложила очень выгодные условия — с Шуркой заниматься было нелегко, и учительницы менялись у него часто. Приходя на урок, заставала Алексея редко. Намеренно ли он избегал частых встреч с ней, или это было случайно — никогда об этом не спрашивала Елена. С тех пор, как начались эти уроки, Алешины родители стали относиться к ней иначе. Отца она видела мало — он был то у себя в имении, то в отъезде, то на каком-нибудь заседании — он принимал деятельное участие в различных сельскохозяйственных обществах. Но мать бывала почти всегда дома. Она как-то присматривалась к Елене, и во внимании этом было что-то благожелательное. Нелегко было заниматься с упрямым и своевольным Шуркой. Может быть, мать ценила, что эта молодая учительница умела с ним справляться так, как не умели справляться предшественницы, между которыми бывали и заслуженные учительницы и даже учитель. Очень редко бывал дома Алеша. Иногда он просил ее остаться и они проводили вместе несколько теплых хороших минут. Беседовали по-дружески. Иногда она брала его руку. И Алеша не противился.

О той, другой, никогда больше не говорил ей Алеша. И только раз…

Однажды Елена, придя на урок, не застала никого дома. На столе у Шуры лежала записка, написанная рукой его матери:

«Шура сейчас придет».

Минут через пять раздался, действительно, звонок. Прислуга впустила. Елена раскрыла книгу и стала ждать ученика. Но это не был Шура. Дверь в соседней комнате открылась. Послышались голоса. Алешин и еще один — женский. Невольно прислушалась Елена. Они говорили друг другу «ты»… Какой-то туман опустился на мысли Елены. И казалось ей — вокруг темный сад и черные страшные существа, вырываясь из каждого куста, показывают на нее костлявыми пальцами, дразнят ее языками.

В соседней комнате стало тихо. И эта тишина нарушила колебания Елены. Вскочила, вышла из комнаты, подошла к Алешиной двери, постучала. Ответа не было. Вернулась в комнату Шуры. Вырвала из первой попавшейся тетрадки листок, написала карандашом — какие-то каракули выходили вместо букв:

«Вынуждена, к сожалению, уроки прекратить».

Положила листок на стол. Вышла из комнаты. И, казалось, гнались за ней черные существа.

Разве только в лесу они? Разве не окружают нас всюду — невидимые и неслышные для большинства людей — духи, добрые и злые? Кто чуток — может видеть их. Видеть и слышать. Не во всякую минуту жизни… А иные видят — и не постигают, слышат и не понимают.