Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - [29]

— Ведь ты не уедешь сегодня? Это было бы дико! — спрашивал я, глядя в ее странные, бездонные глаза.

— Уеду.

— Но вернешься скоро?

— Никогда.

— Тогда я поеду с тобой.

— Нет.

Ее ответы были вялы и односложны.

— Русалочка, но что же значит это? Или это — только игра?

— Я люблю тебя, — ответила Русалочка, смотря на меня каким-то колючим взглядом, — и не разлюблю никогда… Я это чувствую. Но счастливы мы с тобой не будем. Я не хотела бы быть твоей женой… Боже, как это пошло… Сначала жених, потом любящий муж, а потом начнутся мелкие, гаденькие измены. Всегда, всегда это так! Я не хочу этой пошлости. Я хочу, чтобы память о тебе была всегда светлой и чистой, как морская гладь.

Я читала где-то, что в жизни человека бывает только один счастливый день. Вчера был мой день… Я хотела бы, чтобы и ты помнил этот день, чтобы не было в жизни твоей — как и у меня — более яркого, более счастливого дня. Я не хочу, чтобы ты любил другую!

Глаза Русалочки сверкнули ревнивым огнем. Внезапно, словно уловив какую-то быструю мысль, она схватила со стола серебряный кинжальчик, и блестящее острие врезалось, как корабельный киль, в светлое море ее волос.

— Вот тебе прядь моих волос, — сказала серьезно Русалочка, и глаза ее загорелись каким-то экстазом. — Носи ее с собой везде и всюду, слышишь? Пока эта прядь будет с тобой, ты будешь помнить свою Русалочку, этот день, наш день!

Сладко-жуткое чувство наполнило мою душу.

— Поклянись мне, что ты никогда не расстанешься с моей прядью! Слышишь, клянись!

— Клянусь, — прошептал я, приникая к ее рукам, — но скажи, Русалочка, неужели же мы с тобой никогда больше не встретимся? Русалочка! Ведь ты же знаешь, как я люблю тебя!

— Если ты очень захочешь этого — я приду к тебе, — сказала она задумчиво. — Но не теперь, не теперь… Пусть пройдет сначала несколько месяцев… несколько лет… что такое годы?.. И если любовь твоя останется прежней — вынь мои волосы, гляди на них… зови меня… и я приду… Но смотри! — глаза ее стали опять зелеными, — если ты разлюбишь меня, изменишь мне — я этого не перенесу… Я убью ее… и сама умру… и ты узнаешь об этом в тот же час… Волосы тогда завянут.

— Как завянут? Что ты хочешь сказать этим?

— То, что сказала. Ведь это не волосы — водоросли. А водоросли вянут. Ну, а теперь уходи… Уходи… Прощай!

Я не верил, что Русалочка уедет, но она уехала. Горничная не могла сказать мне, куда. На каком вокзале искать? Я бросался на все… Она не оставила мне своего адреса, никакого письма… И все же, все три года, протекшие с «нашего» дня — я чувствовал ежедневно, ежеминутно чувствовал, прямо осязаемо, свою связь с этой женщиной. И я приписывал это — до чего может быть человек суеверен, — таинственной пряди волос, хранимой мной бережно в бумажнике.

Странно я жил эти годы. Отдавшись весь любимой науке, я чуждался общества, особенно женского, никем не увлекался.

Случай свел меня с Горецким. Он давным-давно утешился в измене своей Мулиньки, был женат и имел двух краснощеких мальчишек-близнецов. Жена его вполне подходила к нему: добродушная, недалекая мещаночка, прекрасная хозяйка, добрая мать. Я бывал у Горецких. После дня, полного тяжелой умственной работы, меня тянуло в теплый уют семейного очага. Я стал задумываться о том, что пора бросить свою холостую жизнь, обзавестись собственным уютным уголком. Мне шел уже тридцать шестой год.

Русалочка мерещилась мне, как светлый сон, о котором приятно вспомнить в скучные минуты своей серой жизни, — но именно только, как сон…

К этому времени относится мое знакомство с Лидочкой… Я сначала не увлекался ею, но она не могла не нравиться мне своей непосредственной свежестью, своей искренностью и чистотой. Я думал, что более подходящей жены мне не найти. Сердце искало уюта… ласки… Горецкие обрабатывали меня тоже в этом направлении… Я решил сделать ей предложение.

Накануне я был у Горецких. Жены его в комнате не было — она укладывала спать детей, которые сегодня были очень неспокойны. Горецкий говорил о том времени, когда был женихом, и вдруг почему-то вспомнил свою первую невесту — Мулиньку.

Я вспомнил Русалочку и что-то защемило у меня на душе.

Я вышел от Горецких с мыслью о ней.

На улице была ночь — белая петербургская ночь, полная неясных желаний, жуткого томления, задумчивой грусти. В голубой полумгле возникали воспоминания и мысль о Русалочке стала снова яркой, лучезарной — как будто бы вчера еще обвивались вокруг моей шеи душистые волосы, как будто бы вчера еще смотрел я в эти серо-зеленые задумчивые глаза…

Накануне решительного дня моей жизни захотелось мне проститься с ясной мечтой прошлого, захотелось, безумно захотелось увидеть мою Русалочку. Вспомнил «наш» день, ее волосы, ее слова. «Если захочешь увидеть меня — желай, зови меня, смотри на мои волосы — и я приду!» И, полный этих воспоминаний, я открыл свой бумажник, вынул заветную прядь и стал смотреть на ее мягкие волосы.

— Русалочка, я жду тебя! Русалочка, приходи! — шептал я, завороженный волшебством майской ночи.

И ждал, ждал, уверенный, что такой ночью возможно все…

— Ты ждал меня, милый? Я пришла…

Полна таинственных звуков была белая петербургская ночь. И не было странно моему уму, что в белой тиши пришла ко мне желанная дорогая гостья…