Тринадцать мнений о нашем пути - [3]
Геннадий Прашкевич: Любое крупное научное событие так или иначе меняет мировоззрение человека, но что касается «духовного развития», то оно прежде всего связано с чувственными его ощущениями. Связь здесь неявная, но она, несомненно, существует.
Вячеслав Рыбаков: Безусловно. И, боюсь, главным образом — в обратной пропорции. Когда-то считалось, что научно-технический прогресс, облегчая человеку бремя труда, высвободит ему много свободного времени, которое человек станет использовать для самосовершенствования и возвышенных духовных поисков; прогресс же всех накормит, напоит и умоет, что тоже будет способствовать моральному улучшению человека.
Нельзя сказать, что подобного вовсе не происходит, однако преобладает, на мой взгляд, прямо противоположная тенденция. Чем бóльшим становится посредничество Машины (в самом широком смысле) между человеком и окружающим его миром, чем бóльшее количество поступков человек совершает, рефлекторно нажимая те или иные кнопки, тем меньшим количеством эмоций и размышлений эти поступки сопровождаются, и тем, следовательно, стремительнее человек духовно беднеет. Свободное же время, буде оно появляется, страшно занятый бездушным нажиманием кнопок и предельно им вымотанный человек тратит, главным образом, на самые бездумные (и это наиболее мягкое из определений) развлечения. Деидеологизация привела к тому, что прогресс обслуживает не столько духовную, сколько физиологическую, животную составляющую человека. В определенном смысле это закономерно: всякое духовное единство требует более или менее силового подавления инакомыслящих, которых не может не быть, потому что, сколь бы ни была богатой и прогрессивной некая идея, всегда, всегда, неизбежно найдутся люди, которым она не по нраву; люди одинаковы лишь как животные, и лишь животное их единство не требует насилия для своего поддержания — поэтому ставшая неким фетишем современности духовная свобода неизбежно выводит взаимодействие между людьми из духовных областей (где каждый сам по себе) в физиологические (где все одинаковы и потому все друг друга хорошо понимают). Индустриальное обслуживание человека все более сводится к производству обслуживающих как раз физиологическую составляющую товаров (от презервативов и косметики до стандартно развлекательной литературы). А поскольку всякое производство стремится к расширению, идеологическое давление якобы безыдейного прогресса направлено на то, чтобы эту физиологическую составляющую усилить и сделать единственно престижной. Коммерчески она выгоднее и надежнее, ибо не иметь морщин и хорошо пахнуть хочет подавляющее большинство людей, практически вне зависимости от политических убеждений и даже от религиозной принадлежности.
Потогонная конкуренция, на которой построена современная цивилизация, убила надежду на появление обширных запасов свободного времени; однако накормить, напоить и умыть людей прогресс, в общем, действительно сумел. Однако он же привел к тому, что сытый и чистый человек все больше начинает напоминать хорошо ухоженное животное на богатой ферме, перед бойней.
Государства и прочие (надгосударственные, например) структуры все ж таки нуждаются в определенном единстве среди своих граждан-подданных-подчиненных, но в условиях отсутствия общих для той или иной структуры идеологий они не могут сбивать людей воедино иначе, как только апеллируя к прямой материальной выгоде и к прямой физической угрозе — то есть, другими словами, опять-таки при помощи методик животной дрессуры. А если вспомнить, что в ближайшей перспективе все тот же прогресс даст возможность непосредственно вторгаться в мозг человека и прямо влиять на его мотивации — разумеется, стандартизируя и, следовательно, примитивизируя их в интересах подъема продаж массовых стандартных товаров… Тогда человеческая биомасса будет окончательно включена как один из равноправных (и не более того) элементов в круговорот сырье-производство-потребление-отходы-сырье, и в исправном функционировании в качестве такого элемента будет заключаться весь смысл жизни человека. От этой исправности будет напрямую и полностью зависеть экономика — и потому ее капитаны пойдут на все, чтобы не происходило сбоев в человеческом элементе производственного цикла. От отдельного индивидуума окончательно ничего не будет зависеть. Отдельному индивидууму действительно, объективно не о чем будет заботиться и не о чем думать. Ну, если не считать глубоких размышлений о том, в какой именно бар завернуть сегодня после сумасшедшего трудового дня и с кем…
Борис Стругацкий: Если под «духовным прогрессом» понимать прогресс нравственный, то связь существует, но, скорее, — косвенная. НТП, в общем, делает жизнь более сытой, чистой, здоровой, безопасной, более легкой, если угодно. При этом нравы смягчаются, повседневная жизнь гуманизируется, люди становятся если не добрее, то, по крайней мере, добродушнее, принятые нормы морали как бы приобретают дополнительную убедительность. Мы решительно отказываемся от каннибализма и дружно признаем, что убийство — тяжелый грех. Вместе с тем сами нормы морали остаются прежними, какими задали их нам основные религии много сотен лет назад, и всякое массированное «приспособление их к реальности» приводит только к появлению массового морального уродства. Сам по себе НТП, при всей своей бешеной энергии, при всем своем напоре, со всей непредсказуемостью и многовариантностью своей, видимо, не способен повлиять на нормы морали. Это, видимо, явления, лежащие в разных социальных плоскостях. И как мораль не способна оказать сколько-нибудь серьезное влияние на ход НТП, так и НТП регулярно «бьет мимо цели», когда пытается изменить существующую нравственность.
