Тринадцать лет спустя - [8]

Бежар был мною доволен. И вторым же вечером пригласил нас с Родионом и Патриком Дюпоном в шикарный швейцарский ресторан.

— Там лучшее fondue в Лозанне. Вы любите fondue? Правда, для балетных фигур эта еда самая нежелательная, — дополнил свое приглашение Морис.

Вечером мы вчетвером весело окунали кусочки сдобного белого хлеба в кипящий у нас на столе чугунок с пенящимся и громко булькающим коктейлем из различных сыров. У каждого в руках была длиннющая тонкая вилка с разноцветной рукояткой — у каждого гостя своего оттенка. И запивали швейцарское лакомство ледяным ароматным белым местным лозаннским вином. Вкусно очень. Но калорий!..

Мне кажется, что партия паука-людоеда — одна из удавшихся работ Дюпона. Я видела его на сцене много раз в самых разных балетах, танцевала с ним, но никогда он не нравился мне так безоговорочно, как в этой партии. И партнером он здесь был безупречным. Позже я танцевала с ним «Послеполуденный отдых фавна» Нижинского. Это было хорошо, но не безупречно. В чем-то наши трактовки не совпадали. Но в «Курозуке» он был поистине совершенен. Немалое количество лет Дюпон руководил балетом парижской Гранд-опера, снимался в нашумевших французских художественных фильмах. Был избалован вниманием людей и успехом. Но работе над «Курозукой» он отдавал себя без остатка. Чутко внимал превосходнейшей музыке современного японского композитора Маядзуми. Мне кажется, Дюпон сам чувствовал, что эта роль станет одной из самых запомнившихся в его репертуаре.

Дюпон всегда разъезжал с маленькой собачкой. Она была его дитем, внучонком, братцем, игрушкой. Много раз — даже на моем опыте профессионального общения с ним — бурно конфликтовал с таможней или ветеринарной службой, как она там называется, о просроченных собачьих прививках, нечетких собачьих фото в звериных паспортах, собачьих визах. И всегда безбожно опаздывал из-за этих баталий на гастрольные репетиции. К концу своей танцевальной карьеры он пристрастился к «зеленому змию» и, к ужасу менеджеров, очищал все содержимое мини-баров в течение дня. Потом он… запел. Совсем неплохо. Собрал свою рок-группу и выступал с успехом на престижных площадках. Его хитом стали русские романсы — «Очи черные», «На заре ты ее не буди», «Две гитары за стеной», «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». Пел он их по-русски, смачно выговаривая слова.

Бежар относился к Дюпону исключительно дружелюбно, понимая, что Патрик — натура неординарная, хотя и… непредсказуемая. Как бы подчеркивая свое благорасположение к артисту, Морис разрешил ему остановиться в свое отсутствие на своей только что отстроенной новой вилле под Лозанной. С бокалом бургундского Дюпон, видимо, задремал у камина и наделал пожару.

Занялся огонь. Патрик, перепугавшись, схватил только свой французский паспорт и убежал, даже не позвонив в пожарную службу. Новую виллу Бежара он спалил всерьез. Бежар был не на шутку рассержен, но не изменил дружелюбного отношения к Дюпону. Хотя Дюпон и забыл извиниться перед владельцем виллы.

Я пригласила Патрика Дюпона на свой юбилей 2005 года в Москву. Возрадовалась, что он тотчас согласился. Но огорчилась, что сегодня он далеко не в лучшей форме.

После «Курозуки» Бежар преподнес мне еще один драгоценный юбилейный подарок. «Ave Майя».

Однажды, совсем неожиданно, я получила факс от итальянского менеджера Бежара Джованарди. Бежар приглашает меня в Геную на закрытие фестиваля танца, который проводит его труппа. Он предлагает мне принять участие в рамках своего фестиваля в презентации нового французского фильма обо мне Доминика Делюша. А кроме того, выступить в заключительном Гала в балете-импровизации вместе с самим Бежаром и Карлой Фраччи на сюжет пьесы Жана-Поля Сартра «За закрытой дверью».

О том, что мы исполним импровизацию по пьесе Жана-Поля Сартра, я узнала лишь, честно говоря, по приезде в Геную. Бежаровская затея была чуть авантюрна, ибо мы взаправду должны были в основном импровизировать вокруг заданного Сартром и Бежаром любовного треугольника. Театральных костюмов не было, мы все трое оделись по возможностям прибывшего с нами гардероба.

Бежар поинтересовался, каких цветов туалеты я привезла с собой. Цвет моего туалета Бежар выбрал черный. А Карла Фраччи облачилась в платье белое, кружевное. Сам творец был в черных брюках и черной водолазке — как обычно он появлялся на публике.

По замыслу Мориса, состоя с ним в связи, я тайно была влюблена в белоснежную Карлу Фраччи. Мне надлежало выказать пластикой свое влечение к другой женщине. Бежар просил меня страстно, но скрытно обвивать ее тело под белоснежным покровом, трогать ее груди. Сам он играл при этом ревность и беспокойство (немножко вариант из личной жизни писателя Бунина). А вкратце да в сути наш эротический треугольник был таков: Бежара тянуло ко мне, меня к Фраччи, а Фраччи к Бежару…

Большое значение Бежар придавал моему рукопожатию, заставляя в процессе репетиций повторять его вновь и вновь. Пока не удостоверился, что я поняла задачу и жму его руку с мужской резкостью.

Вечером, уже перед самым выходом на сцену, стоя за первой кулисой, он все повторял и повторял со мной упражнение в мужественности моего рукопожатия. Эта деталь была для него чрезвычайно важна.