Тринадцать лет спустя - [10]

На меня смотрел белый лебедь с рыжею головою. Может, он попачкался в ржавчине?..

Но утром следующего дня рыжий лебедь появился вновь. Мы засняли его несколько крупных планов, и я помещаю цветную фотографию моего нового приятеля в книгу. Убедитесь, так окрасила его природа, а не ретушер-художник. Этим летом он прилетал вновь. Кстати, в теплое время года вначале я слышу музыку полетов этих прекрасных сильных птиц. Эту музыку ни с чем не спутаешь.

Своего «Умирающего лебедя» я подсматривала в Московском зоопарке. С натуры. Несколько раз ездила туда с единственной целью — подглядеть лебединую пластику, форму движения крыльев, посадку головы на изгибе шеи.

Один раз мне повезло. Внезапно черный лебедь в нескольких метрах от меня расправил крылья во всю ширь, поднял свою перепончатую ногу-лапу и встал на другой в классический арабеск. Стоял он неправдоподобно долго. Помню, что подумалось — вот это устойчивость…

Мне приходилось иногда читать в прессе, что кто-то из моих коллег поставил мне моего «Умирающего лебедя». В предыдущей книге я как-то обошла вниманием этот балетный номер. Хотя именно «Умирающий лебедь» принес мне признание. Хочу припомнить, как все это было изначально.

Во время декады ленинградского искусства в Москве перед самой войной я впервые увидела «Лебедя» в исполнении Натальи Дудинской. Мне понравилось. В отличие от Анны Павловой Дудинская выплывала на сцену спиной к зрителю. Такое появление показалось мне поэтичным и загадочным (может, то был вариант Вагановой? Известно, что Агриппина Яковлевна часто меняла хореографию и в вариациях, и в кодах, и в адажио «Лебединого озера», да и в других классических балетах с целью усложнения техники танца).

Чуть позже я увидела «Лебедя» Ирины Тихомирновой и особо обратила внимание на ее заключительную предсмертную точку. Тихомирнова делала это немножко нарочито, заостряя внимание зрителя на финальном движении. Если придать этой детали более возвышенный, обобщающий характер, то она хорошо сможет увенчать бессмертное творение Михаила Фокина.

…Впервые я осмелилась появиться на публике с «Умирающим лебедем» в 1942 году в эвакуации в Свердловске. Моя мама, горько страдавшая, что дочь отлучена войной от балета, предложила мою кандидатуру в сборный шефский концерт в каком-то клубе для раненых. Артистов на тот вечер недоставало, и, поверив матери на слово, что племянница известных танцоров Большого одарена до чрезвычайности (какая мать скажет что другое), вставили меня в программу.

Тут и включила я в свою «трактовку» фокинского шедевра «спину Дудинской», «конвульсию Тихомирновой» и… имела успех. Пачку, трико и туфли мне ссудили в гардеробе свердловского оперного театра опять же под гарантии моей беспокойной мамы. Ее работа в регистратуре поликлиники, куда приходили со своими недомоганиями певцы и танцоры театра, оказала мне услугу. После первого выступления меня приглашали еще несколько раз. И отсчет количества станцованных «лебедей», если бы я аккуратно записывала их в дневнике, надо было бы вести с того клубного шефского концерта.

Досужие журналисты на редкость дружно, словно сговорились, в какой бы части света ни имела место пресс-конференция, обязательно спросят: «Сколько раз, мадам, за свою артистическую жизнь вы станцевали «Умирающего лебедя»?»

А я и не знаю. Не считала. Наверное, зря. Но не считала. Скажу тридцать тысяч раз, не навру. Скажу сорок тысяч раз, тоже не навру. Даже приблизительно не знаю. Лишь могу определить количество лет, когда танцевала я «Умирающего лебедя». Их много. В 1942 году первый лебедь в Свердловске. Последний — на Красной площади в 1996-м…

А сколько раз я бисировала «Лебедя»? Дважды. А то и трижды. Импровизируя каждый бис, как бы споря с самой собой, выходя то с правой, то с левой кулисы. То лицом, то спиной к аудитории. Вот и подсчитайте!..

Люди часто отождествляли меня с этой птицей, делая «лебединые подношения» и подарки. Каких только размеров лебедей мне не дарили — хрустальных, фарфоровых, фаянсовых, медных, деревянных, бумажных, глиняных, серебряных. На фестивале в Бостоне прием в мою честь украсили полусотней ледяных лебедей. Во время ужина ледяные лебеди, стоявшие повсюду, в том числе и на столах, начали подтаивать и, словно рапидно, двигаться. Театрализованная подсветка снизу усилила этот эффект.

Запало трогательно в память, как вошла я в отведенную мне артистическую комнату в Шрайн Аудиториум в Лос-Анжелесе, куда меня пригласили для участия в благотворительном концерте в пользу больных СПИДом (увы, близкая тема для мужской части балетного мира). То был 1990 год. На моем гримировальном столе благоухал огромный лебедь из лепестков белых роз. Я стала спрашивать, от кого такое подношение. Сопроводительной записки при белоснежном лебеде не было. Менеджер концерта объяснил мне, что это привет от Саши Годунова…

За годы моей работы в Испании внимательные, душевные испанцы множество раз также олицетворяли меня с этой птицей. Долгое время над изголовьем постели на нашей даче в подмосковных Снегирях висел ковер ручной работы испанского примитивиста с изображением меня в облике лебедя, плывущего по глади волшебного озера. То был символический подарок от прекрасного испанского танцора фламенко Гектора Зараспе.