Трилогия Мёрдстоуна - [6]

Филип запрокидывал рюмку из-под бренди, пока та не уронила ему в рот последнюю обжигающую слезу спиртного.

— Да. Я понимаю, о чем вы.

— Чудненько. Так вот, что я предлагаю — окей? Возьмите мои заметки с собой. Проведите небольшое исследование. Погрузитесь в жанр. Или, если больше не вынесете, макнитесь на секундочку. А потом отправляйтесь на одну из ваших долгих прогулок по болотистым низинам или где там обычно бродите — и намечтайте мне коротенький общий план и пару глав. Я вам звякну, как вернусь из Эль-Эй, посмотрим, как вы продвинулись. На самом-то деле, миленький, как подумаешь, так вы идеально расположены, верно? В ваших краях кругом все туманное и легендарное, верно?

— О да, о да. Иной раз шагу ступить некуда от легенд.

— Вот видите!

Минерва изобразила рукой в воздухе кардиограмму умирающего, и официант со счетом устремил к ней стопы. Она взмеилась в жакетик из льна с шелком и водрузила сумочку на стол.

— Миленький, мне надо бежать, окей? Я уже на семь минут опаздываю на ланч с Темным Колдуном по имени Перри Уиппл.

— Но вы же только что с ланча, — напомнил Филип.

— Знаю. Просто кошмар. Вы не представляете.

Она встала, так что Филип тоже начал приподниматься, но тут же села обратно. Он застыл, не закончив движения, согнувшись пополам, точно у него болел живот. Собственно говоря, так оно и было.

— Чуть не забыла. Вам обязательно нужна карта.

— Карта?

— Ну да. На форзацы. Такая, знаете, карта Королевства со всякими забавными названиями. Чтобы видно было, где горы Шанд’р Га или Топи Фетора и так далее. А, да, и не забудьте оставить часть карты загадочно пустой. Терра Инкогнита и все такое. Окей?

— В школе мне нравилось рисовать воображаемые карты, — признался Филип.

Минерва расплылась в улыбке.

— Ну вот видите. Так и знала — вы идеальный кандидат для этой задачи. Я так и сказала Ивлин. Вы справитесь наилучшим образом, миленький. Я просто знаю.

В комнате уже было темно, но он не мог заставить себя включить свет. Осушив стакан, он ощупью нашарил пластиковую бутыль.

Анахронизм.

Вышел в тираж.

В жопе.

Исписался.

Он старался не плакать. В этих усилиях ему помогал отец, покойный капитан Морган Мёрдстоун, твердящий из могилы: «Крепитесь, Буйволы[2]». Филип никогда толком не понимал, что значит эта фраза, но и детстве она останавливала подступающую боль, заставляла отступить горечь утраты, загоняла слезы обратно в окопы.

Он втянул носом сопли и сел по стойке смирно.

Он погрузится глубоко в себя. О да. Дотянется до тихого источника упрямого мужества, что питал его и прежде. Ему уже приходилось, образно говоря, черпать оттуда духовными ведрами, чтобы пережить ужаснейший творческий кризис, постигший его на середине «Цыпленка Уолдо». И потом еще, когда засорился новый бак с септиком. Видит бог, тяжелые были времена. Сейчас не многим хуже. Он прорвется. Отважно отправится в Хоббитландию и вернется с кладом. В конце концов, карта у него есть, ну типа того. Не квантовая физика. Он еще всех удивит. Удивит — вот это приятная мысль — Минерву.

Так что завтра — да, завтра, почему бы и нет — он навестит Вещих сестер и унесет оттуда всю Фэнтезийскую, Магиканскую и Фантасмагорическую дребедень, какая только найдется у них в закромах, и прочитает до последней страницы. Хотя, будь у него выбор, он бы скорее согласился геморрой вырезать.

Словно бы в ответ на эту мысль внутренности Филипа вдруг скрутило мучительным спазмом. Сгибаясь в три погибели и падая на колени на коврик перед очагом, Филип отлично понимал от чего. Фермерский крепкий сидр вступил в алхимический союз с «мексиканским ассорти», а катализатором, вызывавшим извержение вулкана, вероятно, послужили бренди и шоколадно-ревеневый торт с кремом-перно. Что-то огромное, гротескное вылуплялось из яйца где-то аккурат у него за пупком. Безжалостный кулак молотил в ворота кишечника. Филип, поскуливая, потащился наверх в уборную.

Минут через сорок пять он вывалился оттуда с лицом бледным и восковым, точно кладбищенская лилия. Добравшись по стенке до неразобранной кровати, он рухнул на нее и почти сразу же лишился чувств.

3

Наутро Филип осторожно заварил себе чаю и скрутил сигаретку. Прихватив и то и другое, он прошел через парадную дверь и узкий проезд к тому месту, где в древнюю каменную стену были вделаны покосившиеся и ржавые ворота. Филип поставил кружку на столбик и закурил.

Вид отсюда открывался дивный — постоянный и неизменно новый. Каким-то образом он всегда соответствовал настроению Филипа. Сегодня это была композиция из сильно разбавленной акварели, освещенная бледным солнцем. Курган Овечий нос выделялся парой бежевых мазков у подножия бесцветного неба. Потаенные очертания затерянной Деревни святого Пессария, притаившейся на полпути вниз с холма Козий локоть, прикидывали, не закосить ли в индиго. За Бежевым мямлей неуловимые изгибы Пасторской щелки сбегали по нежному лону Медовых лугов в темную чащу Большой Нодденской трясины тонкой жилкой цвета сепии. Однако в кои-то веки эта красота не несла утешения. Внутри у Филипа все поникло. В состоянии ли он покинуть это великолепие и отправиться в изгнание в какую-то нелепую версию Средиземья?