Трильби - [93]

Наши друзья не считали нужным обсуждать с ней ее планы на будущее, так как она, совершенно очевидно, пока что не была работоспособна.

Доктор, вновь посетивший Трильби, недоумевал, отчего ее странное утомление и слабость все прогрессируют, и решил посоветоваться с авторитетными специалистами. Билли, близко знакомый почти со всеми крупными врачами, обратился к сэру Оливеру Колторпу.

По-видимому, она была счастлива, что вновь обрела своих старых друзей, в беседе с ними к ней возвращалась ее былая жизнерадостность, непосредственность и веселость, несмотря на странное и печальное положение, в котором она находилась. Трудно было бы поверить, что ее рассудок помрачен, если бы не тот факт, что малейший намек на ее пение сердил и выводил ее из себя. Ей чудилось, что над ней насмехаются! Вся ее блистательная музыкальная карьера и все, что было с этим связано, совершенно выпало из ее памяти.

Она беспокоилась, что причиняет Билли неудобства, заняв его жилище, и просила перевезти ее на другую квартиру. Друзья обещали назавтра же снять комнаты для нее и Марты. Они осторожно рассказали ей во всех подробностях о Свенгали и Джеко; она очень огорчилась, но особого горя, вопреки их опасениям, этот рассказ ей не причинил. Больше всего ее беспокоила мысль о Джеко, и она тревожно расспрашивала о том, какая кара может ему грозить.

На следующий день она и Марта переехали в снятую для них квартиру на Шарлотт-стрит, где им обеспечили максимальный комфорт.

Вскоре ее навестил сэр Оливер вместе с доктором Джеком Толбойсом и лечащим ее врачом мистером Сорном.

Сэр Оливер отнесся к Трильби с величайшим вниманием, ибо был близким другом Маленького Билли, а кроме того, она сама его очень интересовала. Он был ею всецело очарован. Он стал приезжать трижды в неделю, но так и не смог точно определить ее недуг, хотя и высказывал предположение, что она больна весьма серьезно. Несмотря на все прописанные им лекарства, ее физическая слабость и утомление быстро прогрессировали. Причину этого явления невозможно было отгадать, вряд ли оно объяснялось ее душевной болезнью. Она ежедневно теряла в весе, казалось — она чахнет и угасает от общего физического истощения.

Два или три раза сэр Оливер выезжал с ней и с Мартой на прогулку. Однажды, когда они ехали по Шарлотт-стрит, Трильби увидела лавку с французскими ставнями на окнах; сквозь стекло она разглядела нескольких женщин в белых наколках, гладивших белье. Это была французская прачечная. При виде нее Трильби так разволновалась и заинтересовалась, что настояла на том, что выйдет из экипажа и посетит ее.

— Мне очень хотелось бы поговорить с вашей хозяйкой, если только это ее не обеспокоит, — сказала Трильби, войдя в прачечную.

Хозяйка, добродушная парижанка, весьма удивилась, когда леди в роскошных соболях, по-видимому сама француженка, явно какая-то важная и богатая дама, робко и даже униженно стала просить у нее работы, причем в разговоре проявила прекрасное знание ремесла прачки (и к тому же парижского уличного жаргона). Марта поймала недоумевающий взгляд хозяйки прачечной и ответила многозначительным жестом. Сэр Оливер кивком головы подтвердил ответ Марты. Славную женщину позабавила причуда великосветской барыни, и она пообещала ей работу с избытком, как только мадам пожелает к ней приступить.

Работу! Бедная Трильби еле смогла дойти до экипажа — это была ее последняя прогулка.

Но это маленькое происшествие подняло ее настроение и вселило в нее надежды, так как, не получив до сих пор ответа от Анжель Буасс (которая в это время находилась в Марселе), Трильби с грустью думала, каким мрачным и одиноким покажется ей Латинский квартал без Жанно, без Анжель, без трех англичан с площади св. Анатоля, покровителя искусств.

Ей не разрешали принимать посторонних лиц: много незнакомых людей наведывались на ее квартиру и интересовались ее здоровьем. Доктор категорически запретил ей видеться с ними. Всякое напоминание о музыке или пении раздражало ее свыше всякой меры. Она часто говорила Марте на ломаном немецком языке:

— Скажи им, Марта, они говорят глупости! Они принимают меня за какую-то другую женщину, эти безумцы! Они просто издеваются надо мной!

Эти слова всегда приводили Марту в великое смущение, почти в ужас.

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

Жизнь — суета!

Полна забот,

Любовь, вражда —

всему черед!

Жизнь коротка!

Умчится прочь,

И на века

Настанет ночь…[29]

Свенгали умер от разрыва сердца. Рана, нанесенная ему рукой Джеко, очевидно не имела (если можно верить выводам следствия) решающего влияния на его болезнь сердца и не ускорила его кончины.

Но Джеко привлекли к суду в Олд Бейли и приговорили к каторжным работам на шесть месяцев (приговор этот, если мне не изменяет память, вызвал много толков). Таффи вторично виделся с ним, но никаких результатов это свидание опять не принесло. На все вопросы, касающиеся его отношений с четой Свенгали и их отношений между собой, Джеко отвечал упорным молчанием.

Когда ему сказали, как безнадежно больна и душевно надломлена мадам Свенгали, он заплакал и сказал: «Ах, бедняжка, бедняжка!.. Я так ее любил! Подобных ей нет на белом свете, боже милостивый! Она райский ангел!»