Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев - [11]
Не успел он, однако, закончить фразу, как начал пускать ветры.
— Вот, оказывается, что это значит. Но луковица сказала, что я буду испражняться, я же просто выпустил газы. Все равно я великий человек, даже если слегка и пускаю газы[63]. — Так он говорил.
Когда он говорил, он снова пустил ветры. На этот раз это было довольно сильно.
— Так-так, ну и дурак же я. Вот почему прозвали меня Глупцом, Трикстером.
Тут он снова и снова начал пускать ветры.
— Теперь я вижу, почему луковица так говорила.
Он снова пустил ветры. Вышло очень громко, и у него заболела прямая кишка.
— Да, это действительно великая вещь!
Затем он снова пустил ветры, и уже так сильно, что его бросило вперед.
— Ну и что! Может статься, меня и еще раз так же подбросит, однако ничто не заставит меня испражняться, — воскликнул он вызывающе.
В следующий раз, когда он пустил ветры, заднюю часть его тела силой взрыва подбросило вверх, и он упал на колени.
— Давай еще! Давай еще!
Тут он опять пустил ветры. Теперь их сила подбросила его высоко в воздух, и он приземлился на живот. В следующий раз, пуская ветры, он вынужден был уцепиться за бревно — так сильно его подбросило. Но все равно он поднялся в воздух и через некоторое время вместе с бревном упал на землю. Он так сильно ушибся, что еле остался жив. В следующий раз, когда он пустил ветры, он успел ухватиться за ствол росшего рядом дерева. Это был тополь. Он держался за него изо всех сил, и все же его ноги болтались в воздухе. Он вцепился в ствол с новой силой, но при следующем толчке дерево с корнями вырвало из земли. Чтобы защитить себя, он нашел огромный дуб и обхватил его ствол обеими руками. Но когда он пустил ветры, его кинуло вверх так, что он ударился пальцами ног о ствол. Но все же он удержался.
После этого он побежал туда, где жили люди. Добравшись до них, он закричал:
— Эй! Скорее сворачивайте жилище! Сюда приближается множество врагов, и вас наверняка убьют![64] Скорее, уходим отсюда!
Он так перепугал жителей своими воплями, что они быстро свернули свой вигвам и погрузили его на Трикстера, а сами уселись сверху[65]. Они также погрузили на Трикстера всех своих маленьких собак. Тем временем он опять начал пускать ветры, и от их силы все, что было на нем, разлетелось в разные стороны. Оказавшись в разных местах, люди кричали и звали друг друга, а разбросанные в беспорядке собаки выли. Трикстер стоял и хохотал над ними до колик в животе.
Он снова отправился в путь. Казалось, все неприятности были позади.
— Эта луковица много чего наболтала, — сказал он сам себе, — и все же я так и не испражнился.
Но не успел он произнести эти слова, как его одолело желание слегка испражниться.
— Так вот что она имела в виду. Однако она здорово преувеличивала.
С этими словами он испражнился еще раз.
— Ну и хвасталась же она! Все, что она наговорила, было сплошное хвастовство.
После этих слов его пробрало уже гораздо сильнее. Через некоторое время, когда он все еще сидел, его тело ощутило прикосновение испражнений. Тогда он взобрался на бревно и присел там, но даже так он чувствовал, что касается испражнений. Наконец он вскарабкался на бревно, прислонившееся к стволу ближайшего дерева. Но его тело и там касалось испражнений, поэтому он полез выше. Но и тогда он касался их, поэтому он взобрался еще выше. Он должен был лезть все выше и выше. А прекратить испражнятся он не мог. И вот он очутился на самой верхушке дерева. Места там было мало и сидеть было очень неудобно. Кроме того, испражнения подступали все ближе.
24 Трикстер падает в собственные испражнения
Даже на верхушке дерева, где он сидел, он продолжал испражняться. Он попытался переменить позу. Однако верхушка была очень скользкой, и он свалился прямо в испражнения. Прямо вниз он свалился, прямо в собственные испражнения. Он тут же скрылся из виду, так что ему стоило большого труда выбраться наружу. Его одеяло из шкуры енота сильно перепачкалось, и он вылез, волоча его за собой. Вся его поклажа, какую он нес на спине, была покрыта испражнениями, и короб, в котором он хранил свой пенис, тоже. Он вытряхнул короб и опять взвалил его на спину.
25 Деревья сбивают с толку Трикстера, ищущего воду
Тогда, все еще ничего не видя из-за застилавших глаза испражнений, он побежал. Он ничего не видел перед собой. Когда он бежал, он стукнулся об дерево. Старик[66] закричал от боли. Он потянулся к дереву, ощупал его и пропел:
Дерево, что ты за дерево?
Расскажи мне что-нибудь о себе!
Дерево на это ответило:
— Какое, ты думаешь, я дерево? Я дуб. Я развилистый дуб, что стоит посреди долины. Вот какое я дерево, — сказало оно.
— Вот оно что! Не скажешь ли мне, нет ли где поблизости воды? — спросил Трикстер.
Дерево ответило:
— Ступай прямо. — Вот что оно сказало ему.
Он пошел дальше и наткнулся на другое дерево. От удара он отлетел назад и снова пропел:
Дерево, что ты за дерево?
Расскажи мне что-нибудь о себе!
— Какое, ты думаешь, я дерево? Я красный дуб, что стоит на краю долины. Вот какое я дерево.
— Вот оно что! Не скажешь ли мне, нет ли где поблизости воды? — спросил Трикстер.
На это дерево ответило:
— Держи путь все прямо и прямо.
Эта книга является последним прижизненным трудом Юнга, а также единственным популярным изложением его теории, адресованным самым широким кругам читателей. Используя метод «аналитической психологии» Юнга, его ближайшие сподвижники и ученики наглядно демонстрируют влияние бессознательного, опосредованное символами, на древние мифы и современное искусство, на научный поиск и человеческую жизнь от младенчества до старости.
Работы, вошедшие в данную книгу, знаменуют поворотный пункт в истории аналитической психологии, здесь изложены основные положения, на которых зиждется большая часть поздних работ Карла Густава Юнга. Перевод осуществлен по 7 и 18 томам собрания сочинений Юнга, изданного Принстонским университетом.Книга адресована специалистам – психологам, философам, историкам культуры – и всем, кто интересуется вопросами аналитической психологии.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Данный том включает в себя наиболее известные работы «Архетипы коллективного бессознательного», «Концепция коллективного бессознательного» и «Психологические аспекты архетипа матери». В этих работах автор развивает основные положения аналитической психологии, подробно раскрывая перед читателем ключевые понятия своей теории и свой метод в целом.
Рассматривается формирование личности, как своеобразное эволюционирование разума, как следующий, более высокий и более прогрессивный этап его существования. Не заявляя этого дословно, Юнг в своих рассуждениях о личности выделяет главные ее свойства — цельность, зрелость, определенность. Фраза Юнга "Личность как полная реализация целостности нашего существа — недостижимый идеал" отнюдь не противоречит вышесказанному — в природе нет ничего абсолютного.Весьма показательны также рассуждения Юнга о том, что оценочные категории добро-зло совершенно не эквиваленты категориям лучше-хуже.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.