Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [33]

В этой атмосфере и наблюдались в конце XVI — начале XVII в. поражавшие современников и историков уродливые явления натурально-хозяйственной реакции: вместо того чтобы крестьяне везли продукты в город, горожане ехали в деревню и выменивали там продукты на ремесленные и промышленные изделия; сами князья для удовлетворения потребностей своего двора прибегали к меновой торговле; государственные повинности вносились и даже жалованье чиновникам уплачивалось в значительной степени натурой, т. е. продуктами. С другой стороны, на рынке совершались оживленнейшие махинации и спекуляции с единственным товаром — деньгами, лишившимися своего законного места в распадающемся товарном обращении. В Германии в 1606 г. обращалось около 5000 видов немецких и иностранных монет. Все они либо чеканились неполновесными, либо, обладая совершенно неправильной формой, систематически обрезались всеми, кто только не ленился этим заниматься. Время перед Тридцатилетней войной и в начале ее прозвано современниками «Kipper und Wipperzeit» (от kippen — обрезать и wippen — взвешивать). Эта всеобщая порча монеты, с одной стороны, была нагляднейшим симптомом экономического развала, с другой — сама подстегивала и усугубляла его[59].

Ясно, что в описанных условиях формирование немецкой буржуазии как национального класса стало еще менее возможным, чем до 1525 г. Скорее в ходе XVI в. совершалось ее регрессивное развитие. Вянут и ростки новой, буржуазной культуры, замирает взбаламученное Реформацией общественное сознание; при княжеских дворах и в дворянских замках торжествуют победу грубейшие нравы, невежество, безвкусная роскошь, мишурное искусство, дух сервилизма.

Но ясно также, что дело не могло обойтись без еще одной попытки самой нации, воплощенной в народных массах, сорвать ход реакции, опрокинуть социально-политические порядки Империи. Попытка эта была еще возможна, так как за время между Великой крестьянской войной и Тридцатилетней войной княжеско-крепостническая реакция наступала еще неуверенно, с опаской перед новым взрывом, еще не могла вполне развернуться и придушить все народные силы, способные к сопротивлению.

Довольно распространено ошибочное мнение, будто немецкое крестьянство после трагического 1525 г., обескровленное и подавленное, чуть ли не столетия оставалось в оцепенении. На самом деле паралич продолжался всего несколько десятилетий. Его нарушило то самое нараставшее давление княжеско-крепостнической реакции, которое имело как раз целью создать надежный оплот против возрождения Крестьянской войны. Такова была диалектика классовой борьбы: немецкие дворяне стремились завершить указанную нами выше реконструкцию политического строя Германии, ставшую возможной благодаря разгрому Крестьянской войны, но именно эти попытки завершить ее провоцировали Новую крестьянскую войну, ибо немецкие крестьяне все-таки не соглашались добровольно принять ярмо нового крепостничества. Народное сопротивление вновь вставало, как стена, на пути к полному торжеству феодальной реакции в Германии, и, как увидим, только внешняя сила устранила в конце концов эту стену в ходе Тридцатилетней войны.

Первое пробуждение немецкой деревни относится еще к середине XVI в. С 50–60 годов XVI в. крестьяне то тут, то там начинают поднимать голову, а в конце XVI — начале XVII в. идет уже нарастание крестьянских восстаний в разных частях Империи. Новый революционный взрыв, которым оно должно было завершиться, отличался бы от 1525 г. в двух отношениях: во-первых, этот второй взрыв был бы сильнее, ибо более отчаянным было положение всего германского общества, в частности и крестьян; во-вторых, он был бы одновременно и беспомощнее, стихийнее, не носил бы тех черт общенационального кризиса, как в эпоху Реформации, ибо теперь не могло быть даже и той степени идейного обобщения и руководства народным движением со стороны передовых элементов бюргерства, какая имелась» в 1525 г. Трагедией всего этого нового цикла крестьянских движений было то, что они носили только оборонительный, но не наступательный характер.

Тридцатилетняя война предотвратила взрыв. Но подъем крестьянских восстаний, их нарастающая кривая хронологически тянется еще и через ее первую половину, вплоть до 1635 г. Нам надо вкратце ознакомиться с этой идущей все вверх волной народных революционных движений, чтобы представить себе ту социальную и политическую атмосферу внутри Германии, в которой подготовлялась, начиналась и развертывалась Тридцатилетняя война.

В общих чертах некоторые немецкие историки уже давно отмечали назревание грозных революционных событий в Германии накануне Тридцатилетней войны. Так, Лампрехт писал о состоянии народа, близком к отчаянию: «Даже рассудительные люди предлагали, как единственное средство спасения, восстание против властей, общность имуществ и ожидание тысячелетнего царства божия»[60]; со стороны крестьян «можно было ожидать новых возмущений, и во всяком случае общее недовольство выражалось уже в отдельных случаях убийства и мучительства угнетателей дворян»[61]. Отдельные публикации документов и архивные разыскания раскрыли понемногу картину ряда значительных восстаний в разных районах, особенно в Австрии. Общий обзор крестьянских движений этого времени впервые попробовал дать И. Янсен в своей «Истории германского народа», а затем в специальной статье О. Шифф, суммировавший данные многочисленных краеведческих публикаций