Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства - [120]
Вместе со всеми этими поручениями Мёллер передал грамоту Густава-Адольфа (писанную «в великих полках» шведского короля «в цесарской земле», т. е. в Германии, 30 августа 1631 г.), с которой он направляет временно на службу царю своего человека Гилиуса Конера и заодно предлагает всяческие услуги, какие могут понадобиться царю[439]. Густав-Адольф, таким образом, стремится закрепить связи с Московским государством, добавить еще одно связующее звено ко многим имеющимся.
Вот чем была занята мысль шведского короля, вот какие заботы его волновали накануне решающего шага в развитии его германского похода, накануне и непосредственно после величайшей битвы, выигранной им в этой войне и распахнувшей перед ним ворота в остальную Германию.
Забегая вперед, приведем тут же и ответ Москвы на эти послания Густава-Адольфа, хотя хронологически имел место разрыв. Почему-то (ниже мы увидим, что, быть может, сознательными стараниями Акселя Оксеншерны и шведского государственного аппарата) послания эти сильно задержались в пути: только в конце ноября шведский гонец, везший и письма Антона Мониера из Стокгольма к царю и патриарху и инструкцию от Густава-Адольфа из Германии шведскому резиденту в Москве Иоганну Мёллеру, появился на русском рубеже; только 7 декабря он прибыл в Москву. Ответ русского правительства шведскому королю рассматривался как дело чрезвычайной государственной важности, как решение вопроса о войне, о полном союзе со Швецией. Это видно из сообщения Мёллера канцлеру и королю от 21 января 1632 г., что царь держал шестинедельный совет со своими боярами и представителями духовенства по поводу предложения Густава-Адольфа вербовать армию в Германии. В конце концов предложение было высоко оценено, и решено было набирать эту армию. Особенно затруднительной была, по-видимому, финансовая сторона дела. Мёллер тут же сообщает, что на связанные с этим планом расходы царь старается получить у голландских и английских купцов 800 тыс. рублей (1 млн, 600 тыс. рейхсталеров, или ефимков); он выражает в связи с этим надежду, что эти денежные затруднения русского правительства облегчат соглашение о закупке Швецией русского хлеба[440].
Только 16 января 1632 г. царь и патриарх приняли Мёллера, слушали официально «грамоты Антона Мониера и речи Ягана Мёллера» и указали написать грамоту Густаву-Адольфу, ответное письмо Мониеру, а ответ Мёллеру поручили дать кн. И. Б. Черкасскому. Царская грамота на имя Густава-Адольфа была подписана 19 января 1632 г.[441]
В ответе кн. Черкасского Мёллеру между прочим отмечается противоречие между цифрой 80 тыс. рублей в месяц, указанной Мониером, и 100 тыс., названной Мёллером. Но из ответной царской грамоты на имя Густава-Адольфа с несомненностью следует, что московское правительство уже решило согласиться даже и на высшую из этих цифр, как ни было это тяжело для русской казны: в год это составило бы 1 млн. 200 тыс. рублей, или 2 млн. 400 тыс. ефимков (рейхсталеров); впрочем, как мы видели, предполагалось, что дело может быть закончено в несколько месяцев. Московское правительство в это время уже имело опыт найма немецких ландскнехтов, знало обычные европейские, нормы оплаты наемников и поэтому без труда могло подсчитать, что запрошенная Густавом-Адольфом сумма превосходит потребные расходы, однако не очень сильно[442]. Поэтому в ответе Москвы шведскому королю выражено согласие уплатить данную сумму и в то же время желание уточнить, на что она предназначена, чтобы, по-видимому, предотвратить по крайней мере возможность новых повышений в будущем.
Ответ этот гласит: «Мы, великий государь, наше царское величество от вашего королевского величества то принимаем в великую любовь [как знак великой любви], что нашему ц. в-у хотите о том деле радеть и промышлять, и хотим мы, великий государь, тех ратных людей нанимать и приказных своих людей с казною пришлем, но того нашему ц. в-ву по сие время неведомо, в какое место приказных людей с казною послать». Густава-Адольфа просят срочно сообщить, куда их прислать, а также «в каком городе ратным наемным людям сбор будет, где ваше королевское в-во город или место укажете». Просят сообщить также, «по сколько тысяч ефимков на месяц тем наемным людям надобно и на сколько месяцев послать, и наряд [пушки], зелье [порох] и свинец их ли, ратных наемных людей, будет, да в том же ли числе в наемных деньгах наряд, порох и свинец будет, чтоб нашему ц. в. о том было ведомо». Со своей стороны Москва отвечает на запрос о сроке своего выступления: «А бояр своих и воевод со многими ратными людьми, с русскими и немецкими наемными людьми, и казанских и астраханских мурз и татар многих людей на землю польского короля мы, великий государь, посылаем в нынешнем 1632 году летом рано по траве, как только лошадям можно сытым быть»[443]. Наконец, в ответе кн. Черкасского Мёллеру выражалось согласие принять на службу Гилиуса Конера и удовлетворить по мере возможности другие деловые проекты Густава-Адольфа, переданные через Мёллера[444].
О чем говорит эта тайная переписка между Густавом-Адольфом и московским правительством по поводу плана разгрома Речи Посполитой одновременно с востока и запада?
