Тридцатая застава - [71]

Самолет вильнул в сторону, попытался взмыть вверх, но не успел: шлейф дыма потянулся за ним над лесом…

И сразу заспорили: кто сбил? Каждый пытался доказать, что от его пуль загорелся самолет. Только Блинов молчал, рассматривая гранату в руке.

— Ты что же, Гриша, гранатой хотел, а? — спрашивали его, но никто не смеялся: черт его знает, может, и сбил бы, он такой…

— Вот если бы спустился ниже, — улыбнулся Блинов.

После визита разведчика сразу начался артналет, потом — новая атака. Как медленно стрелки отсчитывают минуты… Кажется, уже сутки идет сражение, а на часах только семь. Редеют ряды защитников границы…

Вторая схватка с танком была страшной. Заткнув за пояс две гранаты, Блинов пополз навстречу стальному чудовищу. Вот уже близко, можно бросать, но шальная пуля впилась под правую ключицу. Друзья видели, как он пытался бросить и не смог поднять руки. Перехватил гранату левой рукой, поднялся во весь рост и метнул. А танк ползет — промахнулся. Выхватил из-за пояса вторую и, теряя сознание, бросил почти перед самым танком…

Его нашли после боя, когда подоспевшие армейские артиллеристы отбили очередную атаку. Весь изрешечен осколками собственной гранаты. Кто знает, выживет ли…

4

Шоссе, пересекающее границу в двух километрах от стыка с двадцать девятой заставой, было наиболее уязвимым местом на участке. Поэтому Кольцов в помощь Тимощенко направил на колхозных подводах взвод усиления из внутренних войск НКВД и группу содействия из колхозной молодежи во главе с Думитру Лабу. Вооруженная чем попало, даже ракетницы пошли в ход, группа прибыла на место к началу фашистской атаки.

Все еще полагая, что это провокация с целью выявления пограничной огневой системы, младший лейтенант не решился использовать недавно возведенные долговременные инженерные сооружения, предназначенные только на случай войны, и занял оборону в первой линии траншеи. Сюда же отошли с началом артиллерийской стрельбы и усиленные ручными пулеметами ночные наряды. Два станковых пулемета расположились по обе стороны шоссейной дороги. Казалось, плотность огня была вполне достаточной для отражения любой диверсии. И когда среди редких кустарников показались перед границей первые цепи фашистов, Алексей Федорович опустил бинокль и ободряюще подмигнул стоявшим рядом бойцам:

— Идут… Что ж, хотя мы таким гостям и не рады, но примем с почетом… Приготовиться…

Однако в следующую минуту тень озабоченности легла на его лицо: по обе стороны шоссе к границе ползли танки. Левее, в боевых порядках пехоты, Тимощенко заметил короткоствольные орудия полковой артиллерии, подталкиваемые солдатами. Вот танки подошли к границе и развернулись в стороны от дороги, сминая уцелевшие проволочные заграждения.

— Бить по пехоте! Отрезать от танков! — скомандовал на ходу младший лейтенант и поспешил к шоссе.

Теперь он понял свою ошибку: надо было использовать доты. Но уже поздно менять позиции.

Перекрестный огонь станковых и ручных пулеметов смешал наступающие цепи, прижал их к земле, но не остановил. Укрываясь за танками, фашисты продолжают продвигаться к траншее. А танки и проскочившие границу два орудия бьют прямой наводкой по пулеметам. Правофланговый «максим» уже замолчал. Грохоча, лязгая гусеницами, передний танк устремился к траншее.

«Сомнут… Раздавят…» — мелькнула мысль.

Вдруг навстречу танку выскочил Думитру и бросил одну за другой две гранаты. Танк свернул вправо, но на его пути заградительной стеной поднялась от взрывов земля. А вот и другой мчится напролом. За ним пехота…

Когда поредевшие защитники траншеи приготовились к рукопашной схватке, случилось что-то непонятное: вражеская пехота повернулась спиной и, бросив орудия, побежала. Ухо Тимощенко уловило знакомый перестук «максима» и торопливый стрекот автоматов. «Так вот почему он замолчал! Во фланг вышли… Молодцы!» — подумал он о правофланговом расчете.

Но он ошибался — расчет полностью погиб от прямого попадания снаряда.

За отступившей пехотой повернули и танки.

— Вперед! Бей гадов! — крикнул Тимощенко, выскакивая из траншеи. И здесь, оглянувшись на бойцов, он увидел бегущую по ходу сообщения Марину. Собственно, он видел только протянутые к нему руки и ее большие голубые глаза…

А справа и слева уже бежали пограничники к полосатому столбику с советским гербом, стреляя на ходу по отступающим.

— Зачем ты здесь, Маринка? — растерянно спросил он, потом крикнул с раздражением: — Уходи сейчас же! Слышишь? Уходи! Немедленно! — И побежал, догоняя солдат, уже сражавшихся с врагом врукопашную.

Со стороны двадцать девятой, наперерез отступающим фашистам, спешили пограничники во главе с Николаем Лубенченко. Это он, узнав от Кольцова о трудном положении тридцатой, ударил во фланг вражеской пехоте и заставил ее бежать. За свой участок политрук был спокоен. На танконепроходимой лесистой местности его бойцы успешно отражали мелкие группы пехоты, банд диверсантов, подобных шмитцевсхой, которая на рассвете чуть не пленила Байду.

Прорвавшиеся через границу солдаты противника были почти полностью уничтожены. На линии границы Тимощенко и Лубенченко с трудом остановили бойцов.