Грант. Четырехзначная недостижимая цифра. Строчки расплывались перед глазами.
Поставьте данные глаголы в сабджанктив мууд. Три прочерка, две колонки.
Надо что-то менять, Лорен. Профессор Стирлинг рыхлый и толстый постукивал указкой по столу. Выразительные как грязные лужи глаза оглядывали зал, в котором кроме меня корпело еще человек десять. Стирлинг мне не нравился.
-Одна минута!
Одна минута после почти трех часов. Одна единственная после ста восьмидесяти. Десять тысяч восемьсот ударов секундной стрелки. Четыреста восемьдесят четвертая магическая технология. В половине шага от безоблачного счастья, на которое молились все, кто имел лишь пару-тройку фотографий, вместо целого мира.
Я получил шесть баллов с четвертью. На целую четверть балла больше, чем планировал. И не получил гранта. По решению совета, а в святом Антонии существовал совет, разбиравший прошения, грант уплыл к какому-то индусу. Тоже написавшему IELTS на шесть с четвертью.
Стипендия в размере восьмиста фунтов в месяц плюс кампус. Небольшая комнатка на двоих. Видимо в качестве извинений за те двести лет, в ходе которых предки членов совета по грантам угнетали предков этого счастливчика. Иногда быть унижаемым и несчастным очень выгодно. Платить за обучение мне было нечем.
Так же нечем, как и мистеру Долсону, гора счетов которого с каждым днем становилась все больше, а русская пятница обернулась жестким похмельем.
На третий день мы сидели в полпервого ночи в пустом зале закрытого паба, и допивали польскую водку. Она все никак не заканчивалась, хотя Халед раз за разом нырял в картонные ящики. Эти три дня запоя были нашим лекарством от тоски.
– Он мне знаете что сказал, мистер Долсон? – в который раз, я пересказывал разговор, состоявшийся с профессором Стирлингом. Разговор, из которого я вынес ту мысль, что мой собеседник был никем иным как напыщенной сволочью.
-Не знаю, но думаю какое-нибудь дерьмо, Макс,– ответил бравый капитан,– эти высоколобые, все как один педерасты, поверь мне. Они корчат из себя умников только потому, что настоящему человеку трудно понять ту блевотину, которую они несут. Они мнят себя душой нации, оплотом высокой культуры и выдают вчерашнюю протухшую жвачку как откровение. Говорят тебе о пятне на рубашке и о том, что тот язык, на котором ты говоришь, мерзок, а сами чистят дымоходы друг-другу. Вроде твоих соседей по дому. Тото, так, кажется, его зовут?
Я кивнул, Тото с приятелем жили на первом этаже дома, где я снимал квартиру. И считали себя музыкантами, побираясь по студиям звукозаписи. Вот только педерастов изображавших из себя музыкантов было много. Очень много. И каждый мнил себя гением. Отброшенные на обочину плотным потоком смазливых мальчиков в брючках скинни, мои соседи нашли единственный способ существования – потихоньку банчили травой. Почти безвылазно сидя в своей берлоге. Срываясь на визг в разговорах с несостоятельными клиентами, мне это было прекрасно слышно сквозь тонкие перекрытия. Эдакие мякотки с повадками базарных торговок.
-Мир протух, Макс.– заключил мистер Долсон. – Индийцы учатся в колледжах, педерасты живут по-соседству, а настоящий английский джентльмен вынужден поедать весь этот тухляк и не морщиться. Даже вы, гунны и дикари, даже вы это понимаете.
Он выдернул волос из носа и, задумчиво посмотрев на него, прилепил к столешнице, как знамя истинных английских джентльменов сражавшихся с прогрессом и всеобщим повальным безумием.
Я оставил его во втором часу ночи, скучного и печального. Обдумывающего очередной способ обогащения, который назывался «вечеринка в джакузи». Бывший толи тридцать вторым, толи двести третьим.
-Сейчас все сходят с ума по этому джакузи, Макс,– уверено заявил Долсон на прощанье.
И мне представились лицо Халеда, давно спящего на боевом посту – за стойкой. Утром его ожидали неприятные известия. На грузчиках хозяин старался экономить. Нетрудно было догадаться, кто будет возиться с тяжеленной сантехникой. Впрочем, если у тебя просроченная туристическая виза, выбирать не приходится. Я это знал.
***
Район, в котором я обитал, был из так называемых «с дурной репутацией». Но мне было плевать. Плевать на исписанные стены и воняющие мочой проулки. На подонков всех мастей пытавшихся выжить в этой грязи и беспросветности. Главное для меня было то, что за гнусную дыру из хозяйского тщеславия названную квартирой, я платил какой-то мизер и мог временно сводить бюджет в ноль.
И во всем этом мраке, было необходимо сохранять полнейшее спокойствие. Даже тогда, когда какой-то отчаянный наркоман приставил мне шило к горлу. Дохлый и воняющий чем-то тошнотворным. Случилось это две недели назад и денег у меня при себе не оказалось. Что его сильно опечалило. Я зачем-то вспомнил эту грусть в его глазах, проходя по длинному коридору первого этажа. В желтом свете слабых ламп перекатывалась нищета.
За дверью педераста Тото гремели смех и музыка. Сегодня у кексиков был фестиваль. Что же такое важное они отмечали среди недели? День рождения Элтона Джона или может свой парад, по слухам, разрешенный в Ираке? Об этом я не думал, потому что слишком устал от всего. Что-то с грохотом разбилось там у них, по осколкам прошлись, и кто-то счастливо заржал. Смех перекрыл орущую музыку, гулко отдаваясь в ночных звуках дома: тихом храпе и шуме телевизоров тех, кто не мог уснуть один.
