Тридцать шестой - [7]

— Понятно. Тебе, как и всем остальным, нужно доказательство. Нет проблем. Между прочим, чудеса, совершаемые хранителями праведников, всегда совершались с одной-единственной целью — доказать.

Она поболтала напедикюренным пальчиком в воздухе, чтобы стряхнуть прицепившуюся ракушку. Красивая, зараза! И эти движения, такие женственные… Да какой она ангел?.. Нормальная симпатичная девчонка.

— Давай, превратись на моих глазах в лягушку, а потом обратно в Василису Премудрую, — пошутил я.

— Нет, — на полном серьезе ответила она. — Нельзя. Тогда ты точно с ума сойдешь, я ж тебе рассказывала. Нам после того случая запретили.

— А что тогда можно?

— Да все можно, собственно, ограничений не так много. Вон, на горизонте грузовой корабль, видишь? Хочешь, утоплю? Ты только скажи, и сейчас, прямо на твоих глазах, он пойдет ко дну.

— А можно что-нибудь менее кровожадное? Скажем, сейчас мы дойдем до банкомата, проверим — и у меня на счету круглая сумма?

— А ты чем проверять собрался? Карточки остались у жены.

— Ты что, не можешь мне сделать карточку?

Она внимательно посмотрела на меня и хмыкнула:

— Господи правый, все время одно и то же, одно и то же. Единственное чудо, которое вас интересует, — это деньги на счету. Тоже мне, чудо. Никакой фантазии.

— А что б ты хотела? Чтобы я попросил мир во всем мире?

— Нет, но хоть что-то не такое банальное и даже пошлое, я бы сказала.

Я обиделся:

— Ну да, для вас деньги — это пошлость. А мы, знаете ли, на них живем. Кушаем, знаете ли, а если не будем кушать — то помрем-с. Смертные, что с нас взять!

— Ладно, не злись, просто у меня, знаешь, сколько такого в жизни было, — сказала она, протягивая мне невесть откуда взявшуюся пластиковую карточку.

«Сколько?» — хотел я спросить, машинально принимая цветной прямоугольник, но потрясенно замолчал.

На кредитной карточке платинового цвета были выдавлены мои имя и фамилия, номер счета, срок действия и прочие реквизиты. Моей эта карточка не могла быть по определению, потому что, по тому же определению, у меня не могло быть платиновой кредитной карточки. У меня и обычную-то время от времени отменяли за превышенный овердрафт.

А тут — платина.

Был ли я в шоке? Да. Шок. Я не мог до конца поверить, что это все реально, оставалось некое чувство, что все это розыгрыш и сейчас из кустов выскочат телевизионщики с криком: «Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера!» Но никто не выскочил и не заорал. Я тупо стоял у лестницы, которая вела в Старый Яффо, и также тупо смотрел на прямоугольный кусочек пластика со своими именем и фамилией.

Потом поднял глаза на Наташу.

— Доволен? — ехидно спросила она.

— Сейчас узнаем.

Я взял себя в руки и пошел к банкомату на другой стороне улицы. Набрал пин-код своей старой «Визы» — он неожиданно сработал и с карточкой богатых и удачливых. Сумма остатка на счету повергла меня в ступор. Я точно помню, что еще вчера стоял на самом краю разрешенного минуса и снял последние сто шекелей, на которые надо было протянуть до десятого числа. Никаких дополнительных доходов (в отличие от расходов) не предвиделось. Теперь на мониторе банкомата гордо сияла семизначная цифра.

— Деньги-то сними, если надо.

Я обернулся. Наташа стояла за моей спиной и улыбалась: до того, наверное, глупый у меня был вид.

— Это розыгрыш?

— Нет. Сними деньги-то.

Аппарат, пожужжав, выдал мне солидную пачку купюр: я не помнил, на какую цифру нажал, что-то там с тысячами.

— Вот так вы все: верите, только когда ощущаете купюры в руках…

Мы сидели в ресторанчике в Старом городе, на веранде, откуда открывался изумительный вид на набережную Тель-Авива, на стройный ряд гостиниц вдоль берега и плоские крыши жилых домов. Отсюда даже ужасающие бидонвили южной части города казались симпатичными белыми домиками приморского курорта. И море сверху казалось светлым и ласковым.

Я заказал старый добрый «Реми Мартин». Двойную порцию. Могу себе позволить. Даже если это и розыгрыш, то хрен я им отдам коньяк обратно.

— Ну давай, теперь рассказывай все по порядку, — решительно сказал я. — Что за фокус?

— Никакого фокуса, господи ты боже мой! Объясняю еще раз, медленно и подробно….

Живут в этом мире тридцать шесть очень разных, совершенно не знакомых друг с другом людей. Все они очень бедны, при этом не подозревают ни о собственной праведности, ни о существовании друг друга. Эти люди обеспечивают существование материального мира, который в общем-то и существует только до тех пор, пока люди не получат ответ на все те вопросы, которые их беспрестанно мучают, — тшуву[4]. Праведников этих всегда ровно тридцать шесть. От обычных людей они ничем не отличаются, кроме того, что живут именно так, как живут. И как раз такая их жизнь и требуется для того, чтобы приблизить тшуву.

Этот факт, безусловно, мистика. Но мистика совершенно реальная, уж извини за такой парадокс. Это краеугольный камень, если хочешь, вашего существования. Поэтому крайне важно внимательно следить за тем, чтобы баланс не был нарушен. Все апокалипсические пророчества, от Откровения Иоанна до предсказаний слепой Ванги, суть видения того, что произойдет с миром, если не станет хотя бы одного из праведников. Но не менее опасно и появление тридцать седьмого праведника. Это точно такое же нарушение основ материального мира, невозможное до превращения его в мир духовный, того, что вы называете концом света. Ламед-вавников не может быть ни тридцать пять, ни тридцать семь. Только тридцать шесть. — Это я помнил, она уже говорила. — Но мир сложен, громоздок и зачастую непредсказуем…