Тридцать лет спустя - [4]

В сорок седьмом году его два раза подряд скручивали припадки. В первый раз он двое суток пролежал у себя в комнате на полу в двух шагах от кровати – не мог добраться до нее. Об этом узнали в районном военкомате. Райвоенком заехал к нему: «Что с тобой?» – «Контузия». У него сохранилась еще та самая справка, которую в сорок втором году у него торговали в Тбилиси. Через два года после войны он стал на учет как инвалид Великой Отечественной войны.

В конце сорок седьмого освободилась из заключения его мать. Срок свой она отсидела полностью – десять лет. У нее было ограничение в правах, ограничение в прописке, но все же они не стали жить на хуторе, а поехали туда, где они жили раньше, в Ростов, и с большим трудом устроились в городе. Он работал и учился, а мать болела. Несколько лет она болела на ногах, ходила на базар, убирала в комнате, которую они снимали в старом доме, а потом слегла совсем. Он закончил университет и остался в нем работать. В пятьдесят седьмом году, через десять лет после того, как она освободилась, на мать пришла реабилитация. В пятьдесят восьмом он женился на своей студентке. Между мужем и женой всегда можно отыскать какое-то сходство. Эти удивляли полной непохожестью. Когда она шла рядом с ним, было особенно заметно, какая это молодая, сильная, любящая всякие радости женщина. Года два они жили втроем в той же маленькой каморке, а потом им дали новую квартиру. В шестидесятом из этой квартиры ушла жена. Еще через полгода умерла мать.

После смерти матери с ним случился самый страшный припадок. Больше трех суток пролежал он на полу у себя в запертой квартире. Мне он сказал:

– Ты вот спрашиваешь, снится ли мне война. Когда валялся на полу, вспоминал Малую землю. Во рту все потрескалось – пить хотелось.

И я представил себе этот ужас. Рядом кухня, ванная комната, и где-то, может быть, даже плохо прикручен кран.

Я сказал:

– Надо, чтобы тебе поставили телефон.

– Это бесполезно, – сказал он. – Я все равно не смогу добраться.

У него худое, длинное тело. Землистая кожа. Курит он сигарету за сигаретой. Говорит: «Когда у меня была семья…» Пьет. Когда смеется, открывает полный рот вставных зубов. Морщины на лбу вырублены топором. Движется он легко и даже стремительно, рука крепкая, но почему-то, когда я смотрю на него, мне все время страшно: вот-вот это настигнет его, и он упадет. Он говорит:

– У меня предчувствие, что скоро меня опять скрутит.

– У тебя это бывает циклами?

– Нет. Просто чувствую. Хорошо, если свалит на работе или на улице. Тогда – в больницу. А если дома – тогда конец…

Публикация В. Кононыхиной.