Тридцать дней войны - [31]

— Направо! — скомандовал он им по-китайски. — В помещение шагом марш!

Вслед за первым, с номером 616 на груди, пленные затопали в комнаты для допросов.

Майор Зыонг Куок Чинь из разведотдела — , штаба, пробежав глазами список доставленных, протянул его мне:

— Выбирайте любых…

616-й номер — командир первой роты первого батальона 448-го полка 50-го армейского корпуса НОАК Ли Хэпин. Воинского звания своего он назвать не смог: их, как и знаки отличия, введенные в 1955 году, отменили в 1965-м в порядке «революционизации» НОАК. Ли Хэпин стоял у раскладного стула перед письменным столом, внимательно нас разглядывая. Волевое, отнюдь не испуганное лицо. Плотно сложен, ростом выше находившихся в комнате вьетнамцев. Аккуратно, фасонно подстрижен. Судя по документам, ему только что исполнилось тридцать лет, тринадцать из которых отданы армии. В семнадцать лет — новобранец, в девятнадцать — командир отделения, в двадцать — взвода, в двадцать шесть — роты.

Если учесть, что широкая «революционизация» НОАК переживала апогей именно в 1965-м, то наш будущий собеседник представлял собой «классический продукт» маоистского армейского строительства.

Рядовой состав китайских вооруженных сил формируется на основе закона о всеобщей воинской повинности. Поскольку в перенаселенной стране молодежи призывного возраста всегда больше, чем может принять НОАК, в армию призывают выборочно. И основной критерий отбора новобранцев — преданность «идеям» Мао Цзэдуна. Каждый четвертый в китайской армии — сверхсрочник, военная форма в Китае означает принадлежность носящего ее к элите.

Задаем первый вопрос:

— Как вы попали в плен?

— 6 марта я получил приказ пересечь вьетнамскую границу в составе подкреплений сражающимся частям. 14 марта, находясь неподалеку от Каобанга, попал в окружение вместе с сотней бойцов и других командиров. Оказался в плену.

— Вам, конечно, известно, что правительство КНР 5 марта объявило о выводе всех своих войск с вьетнамской территории, — говорит майор Чинь. — Как вы объяснили подчиненным полученный приказ?

Глаза Ли Хэпина словно перестают пас видеть. Резким, будто подавая команды, голосом он отвечает:

— Наши действия полностью основывались на политике нашего правительства. Я воспитывал своих бойцов в духе заявления правительства моей родины от 17 февраля. Мы защищали свои границы, мы вели оборонительную войну против Вьетнама!

— Но вас взяли в плен на вьетнамской, а не на китайской территории, вы находились в составе сил вторжения…

— Нет! Мы вели боевые действия на своей территории и на законных основаниях!

Допрос пленных в любой армии — не дискуссия. Но Ли Хэпин получил полную возможность высказаться, его не перебивали. Освоившись, он начинает жестикулировать, хлопает ладонями по коленям, повышает голос. И постепенно как бы приоткрывается во всей ужасающей пустоте душа человека, воспитанного с юношеских лет в мутном, жестоком и примитивном духе «культурной революции…»

Рассказывает Ли Хэпин несколько хвастливо и о себе. Родом он из провинции Сычуань. Закончил два класса начальной школы. Вместе со сверстниками громил партийные и народные комитеты, «чистил» ячейки коммунистов и комсомольцев. На основании наветов на мужественных и честных людей выявлял «правых уклонистов» и предавал их суду. Его восхищала самоуверенность и всемогущество солдат, расстреливавших «контрреволюционеров». Он охотно взимал по приказу уездного военкома с семей казненных стоимость затраченных патронов. «Это было совершенно справедливо, это был их прямой гражданский долг — возместить государству затраченные народные деньги», — заявил пленный.

Сориентировавшись, откуда дует ветер, Ли вступил в армию. В девятнадцать лет его приняли в КПК, «.очищенную» от подлинных революционеров и ставшую слепым орудием осуществления авантюристических планов Пекина во внутренней и внешней политике.

«Борец за идеи Мао», разоткровенничавшись, вскоре смекнул, что, возможно, наговорил слишком много. Нет, он не слышал, чтобы старшие командиры внушали им или приказывали внушать другим, что Советский Союз — враг номер один, социал-империалистическая держава, гегемонист, препятствующий выдвижению Китая «в первые ряды стран мира». Он слышал о миролюбии Советского Союза, его народа, уверен в мирном разрешении всех спорных вопросов между КНР и Вьетнамом, только…

— Что только?

Несколько мгновений Ли колеблется, но потом, видимо, затверженные истины снова приходят ему на память. И в том, как он говорит, преодолевая страх, проявляется воспитанное смолоду презрение к неполноценным, «варварским» народам, не имеющим якобы столь дровней культуры, традиций и цивилизации, как Китай, «срединное государство Поднебесной».

Трудно сказать, где бывший крестьянин с двумя классами начальной школы набирался исторических знаний (может, лгал насчет двух классов?), но услышали мы от него и своеобразную концепцию взаимоотношений Китая с остальным миром. Европа, вообще Запад, в том числе Россия, — не более чем части одного полуострова, принадлежащего Азии. Китайцы в этом полуострове никогда не нуждались, хотя знали о существовании европейских государств. Иной раз включали их в свои владения, как это случилось при Чингисхане.