Трибунал - [62]

Гофман смотрит на Порту с восхищением.

— Обер-ефрейтор Порта, из тебя получился бы хороший унтер-офицер. Может, подпишешь контракт на двадцать четыре года службы?

— Не могу, герр гауптфельдфебель, меня ждут в Берлине.

— Давай сюда этого псевдонемецкого ублюдка, — рычит Гофман, — он должен быть способен разобраться в этом деле. Из-за него же все. Марш! — выталкивает он меня из двери.

Этот «моисеев драгун»[93] сидит с одним из поваров, унтер-офицером Бальтом, и глодает оленью голяшку, макая ее в миску с чесночным соусом.

— Гофман томится желанием тебя видеть, — говорю, принимая обжигающе горячий кусок оленины.

— Что ему нужно? — небрежно спрашивает Мюллер, откусывая большой кусок мяса.

— Звонили из Падерборна, спрашивали, как получилось, что ты стал немцем. — Гофман уже несколько раз сваливался из своего американского кресла.

— Документы у меня первоклассные, — говорит Мюллер, выпивая большой стакан пива. — Налей еще, — говорит он унтер-офицеру Бальту, обмакивая кусочек хлеба в чесночный соус. Чавкает он, как голодная свинья. Жир стекает от уголков рта на подбородок.

Бальт приносит еще пива и колоду карт. Гофману будет полезно немного остыть. Так или иначе, кто может сказать, сколько нужно времени на поиски «моисеева драгуна»? Бухгалтер в звании унтер-офицера может быть где угодно.

— Прохлаждались, да? — злобно орет Гофман, с подозрением сверкая на нас глазами, когда мы через час входим в ротную канцелярию. — Что ели, черт возьми? У тебя вся еврейская рожа в жире! Разве не знаешь, что евреям запрещено есть немецких свиней? Немецкие свиньи для немцев! Чем, черт тебя побери, занимался все утро?

— Проводил инвентаризацию, — спокойно отвечает Мюллер.

— Какую инвентаризацию? — недоверчиво рычит Гофман. — Ты давным-давно все пересчитал! Ты уже два года все пересчитываешь на складах!

— У нас недостача боеприпасов, — отвечает Мюллер с таким видом, будто это что-то неслыханное. Недостача боеприпасов существовала всегда с тех пор, как первый немецкий солдат начал пользоваться огнестрельным оружием.

— Недостача боеприпасов?! — яростно кричит Гофман. — Спятил? На кой черт, по-твоему, я держу тебя?

— Недостает двух ящиков винтовочных патронов, — с удовольствием отвечает Мюллер, — и бесследно исчезли сорок гранат.

— Каких гранат? — рычит Гофман. — Выражайся точнее! Ты не в синагоге!

— С длинной ручкой, — устало вздыхает Мюллер. — Должно быть, их украли!

— Проверял склады главного механика Вольфа? — обвиняюще спрашивает Гофман.

— Пусть только попробует, — говорит с угрозой в голосе Вольф. — Тогда у него будет недоставать не только крайней плоти, но и половины шкуры!

Гофман удрученно валится в свое американское кресло. Он забыл, что спустил защелку, и снова чуть не валится задницей вверх.

— Чертов еврей! — бранится он, с трудом обретя равновесие. — Слушай, Бирфройнд, Мюллер или как там тебя теперь! Прекрасно знаешь, что если бы не я, ты давно превратился бы в кучку пепла и три куска дешевого мыла! В Падерборне заглянули в твое личное дело. Пока что оно не пошло дальше оберст-лейтенанта; правда, это оберст-лейтенант Вайсхаген. Теперь ты позвонишь фельдфебелю, который заведует отделом личного состава. Фамилия его Бернштейн, и я готов держать пари, что между пальцами ног у него все еще сохранился песок Синайской пустыни! Расшевели его. Скажи, что попал в беду, и он должен тебе помочь. Под угрозой находится не только еврейская кровь, но и драгоценная немецкая! Притом по твоей вине! Усвой это своими склерозными мозгами. А теперь звони! Не беспокойся о том, сколько это стоит. Платить будет армия. Только говори! И в твоих интересах, чтобы разговор принес хорошие результаты!

Мюллер долгое время не может дозвониться до Падерборна. Наконец ему это удается.

— Хочешь поговорить с Бернштейном, да? — звучит в трубке радостный писклявый голос. — Опоздал на час! Он уехал! Попробуй позвонить через три недели!

— Спроси, куда уехал, черт возьми! — рычит Гофман, слушающий по отводной трубке.

— У вас есть его адрес? — вежливо спрашивает Мюллер.

— Есть, конечно. Думаешь, мы здесь не знаем, что делаем? — фыркает радостный голос. — Зачем тебе его адрес?

— Я хочу связаться с ним.

— Невозможно! Его здесь нет! — раздается из Падерборна радостный выкрик.

— Тогда где он? Вы должны знать, куда он уехал. Если все рухнет, вы должны знать, где искать его.

— Если все рухнет, он ни за что не вернется, — смеется падерборнец. — Думаешь, он идиот? Он уехал в отпуск. Возможно, проходит курс лечения в Бад-Гаштейне. Говорил, что, может, поедет туда. Бывал там когда-нибудь?

— Нет, ни разу, — стонет Мюллер, готовый бросить все это дело.

— По слухам, замечательное место, — сообщает веселый падерборнский унтер-офицер. — Лежишь целый день в теплой грязи и укрепляешь силы едой. Вот идет начальник. Позвони через три недели, приятель, и если Бернштейн не утонет в грязи, то, может быть, будет здесь.

Раздается звонок. Связь прервана.

Гофман вскакивает из американского кресла и пытается ударить пинком ротную кошку. Как обычно, промахивается.

— Вот, значит, до чего дошло! — визжит он, как безумный. — Евреи едут в отпуск, разгуливают в Бад-Гаштейне, принимают грязевые ванны и пьют воды, а нам, немцам, отказывают в отпуске, потому что отечество в опасности. В жизни не слышал ничего худшего. Теперь начинаю по-настоящему верить, что мы не выиграем эту войну!