Трибунал - [49]

— Правда? — спрашивает обер-лейтенант, едва избежавший смертного приговора.

— Я сам видел, — отвечает штабс-фельдфебель с сухим смешком. — Нас прогнали мимо них строем с пением «Эдельвейса». Это зрелище отбило у нас всякое желание пытаться бежать.

— Из-за этого распятия мы и находимся здесь, — говорит офицер СС в красном. — Кто-то донес о нем маленькому доктору[75], а ему такие вещи не нравятся. Он знает, как будет использована эта весть, если дойдет до Лондона. Для пропагандистской шумихи! Даже рейсхсфюрер СС[76] вынужден стоять навытяжку перед маленьким калекой-доктором. Распинателей расстреляли сегодня утром, а нас поспешили вывести, чтобы пригласить комиссию представителей нейтральных стран для инспекции тюрьмы. Тюремщики распахнут двери и покажут, что здесь никто не был распят. Доктор скажет, что все это ложь.

— Господи, храни нас, — бормочет лейтенант в красном. — Как все это кончится?

— Полным крушением тысячелетнего рейха, — убежденно отвечает штабс-фельдфебель. — Только нам этого не увидеть. Нас расстреляют в последнюю минуту и даже не попытаются скрыть этого.

— Почему вы не бежите? — спрашивает ефрейтор с крысиной физиономией.

— Попытайся, — усмехается штабс-фельдфебель и презрительно меряет его взглядом.

— Заткнись ты, сухая вошь! — вопит унтер-офицер из охраны, швыряя обмундирование бывшему оберсту.

— Ты скоро заткнешься навеки, аминь, — дьявольски усмехается фельдфебель-оружейник и бьет бывшего майора в живот. — Поверь, ничтожество, через две недели ты будешь холодным, как яйца дохлого белого медведя.

Охранники довольно ржут, не потому, что они совершенно плохие люди, просто они довольны своей безопасной службой на складе.

— Вас всех ликвидируют, — заявляет располневший от пива обер-ефрейтор и бьет пинком ближайшего к нему заключенного, старика с совершенно седыми волосами. — Что за ходячим сортиром ты был до того, как попал сюда?

— Герр обер-фельдфебель, я был генерал-майором!

— Слышали его? — восторженно кричит толстый обер-ефрейтор. — Он был — помоги нам, господи — генерал-майором! Но теперь ты всего-навсего жалкий рядовой и готовься умереть за фюрера, народ и отечество!

— Мундир мне слишком тесен, — протестует возле окошка бывший ротмистр.

— Ешь поменьше в течение трех недель, — резонно предлагает фельдфебель, начальник склада. — Тогда будет впору!

— Ему столько не прожить, — усмехается толстый обер-ефрейтор. — Отправится в Вальхаллу на слепой кляче.

Ротмистр в отчаянии втягивает живот и с большим трудом застегивает мундир. Но, к сожалению, теряет при этом две пуговицы и попадает в руки дежурного офицера.

— Черт тебя возьми! — кричит на него юный лейтенант. — Чего ты, жалкая обезьяна, расхаживаешь полуголым, от этого даже слепой фараон из полиции нравов покраснел бы. Всыпь ему, — приказывает он дежурному унтеру.

Через двадцать минут ротмистр умирает от инсульта.

Днем новообмундированное подразделение отводят на железнодорожную станцию и запирают в двух больших складах возле товарного двора.

Штурмбаннфюрер СС с вышитыми на воротнике мертвыми головами, эмблемами танковой дивизии, предупреждает их, что они будут беспощадно расстреляны при малейшей попытке к бегству.

Вскоре все догадываются, куда их отправят. В зондербригаду СС под командованием Дирлевангера, самую гнусную и отвратительную войсковую часть, какая только существовала. Ее командира, бригадефюрера СС Дирлевангера, бывшего сексуального преступника, выпустили из тюрьмы и поставили во главе этой своры убийц, которая действовала в основном в Польше и Белоруссии совершенно неописуемыми садистскими методами.

Склад окружает кордон вооруженных до зубов охранников из СД[77]. То и дело на товарном дворе злобно трещат пулеметные очереди.

Вскоре после того, как башенные часы пробили четыре, раздается сирена воздушной тревоги, и возле станции падает несколько бомб.

— Пустите нас в подвалы, — истерично кричит бывший фельдфебель, — или хотите, чтобы мы погибли здесь?!

— Почему бы нет? — усмехается охранник, выразительно поводя автоматом. — Свиньи вроде тебя не заслуживают ничего лучшего! — Это совсем юный солдат, такие наиболее опасны, особенно для заключенных. — Ложись, шваль. Вороватые руки за голову! Только шевельнись, и я выпущу наружу дерьмо из твоей башки!

Фельдфебель ложится в полной уверенности, что этот злобный молокосос с удовольствием приведет в исполнение свою угрозу.

Обер-лейтенант Вислинг смотрит на соседа, разжалованного гауптмана медицинской службы.

— Может, устроим побег? — шепчет он, не шевеля губами.

— Невозможно, — отвечает врач, глядя прямо перед собой. — Только сунься за дверь, и побег кончится раньше, чем успеешь сделать два шага.

— Не через дверь, — шепчет Вислинг. — Подождем, пока эшелон не тронется, при отправлении всегда начинается суматоха.

Доктор Менкель делает глубокий вздох.

— Безнадежно. Но если бежать, то только здесь, в Берлине.

— Вы правы. Из бригады Дирлевангера не сбежишь, — говорит Вислинг. — Там нельзя даже перейти к противнику. Партизаны сразу же прикончат любого, идущего от этих убийц.

— Строиться! — кричит звенящим голосом фельдфебель, откатывая массивную дверь. — Бегом, негодяи! Живее, ублюдки!