Три жизни Юрия Байды - [43]

То, что отец отчитал ее, да еще в присутствии Афанасьева, задело самолюбивую Вассу. Для Афанасьева Варухин — хуже горькой редьки, самый никудышный боец, — это ей давно известно. Известно и то, что он, Афанасьев, давно пытается сломить, подчинить себе этого человека, вся вина которого в том, что он интеллигент, и даже отца, как видно, настраивает против него. «Так не будет же по-вашему! — упрямо думала Васса. — Варухин плох? Хорошо! Но худа злом не исправишь… И от умышленной жестокости тем более добру не бывать!..»

Она гордо повернулась и пошла искать Юрася. Тот сидел на корточках перед обломком наждачного камня и точил при свете звезд финку-самоделку, взятую на время у Максима. Увидел подходившую Вассу, встал. Она спросила:

— Как голова? Болит?

— После вашей перевязки я забыл, что она существует!

— Голова? — улыбнулась Васса. Юрась смутился и тоже улыбнулся.

— А у меня к вам просьба, — сказала Васса и коротко изложила ее суть.

— Непременно сделаю! Какие могут быть разговоры? Где колхозный склад — знаю. Только… — Юрась задумался. — Сероуглерод-то по духу определить можно, а вот фосфор… — Взгляд Юрася был прикован к пухлым и темным при голубом звездном сиянии губам девушки. Они вздрагивали в просительной улыбке. — Я… для вас я из-под земли достану! — выпалил он.

Васса подала ему руку, холодную и мягкую, и Юрась, задержав ее больше, чем надо при пожатии, отправился на задание.

ЗАПАДНЯ

Утром, не доезжая до Рачихиной Буды, они остановились в чащобе. Женщины остались сторожить лошадей и подводу, а Юрась с дедом Адамом, прокравшись на опушку, легли под кустами и принялись наблюдать за окрестностью. Левее, за околицей, — поле, на нем люди копают картофель, ссыпают его в мешки. Справа, на скате кладбищенского бугра, что-то роют, машут топорами, таскают. Среди работающих — немецкие солдаты.

— Фортификация… — жестом показал Юрась деду.

Адама укрепления мало интересовали, ему лишь бы полицаев на поле не оказалось, другие люди не помеха. Напротив, смешавшись с местными жителями, легче будет выполнить задание. К счастью, полицаев на поле не видно. Дед Адам сказал:

— Я сделаю крюк, чтоб подъехать незаметно к полю с той стороны. Оттуда ближе к лесу и дальше от села. Если все обойдется благополучно, буду ждать тебя до утра там, где договорились.

Дед отправился за картошкой, а Юрась, понаблюдав еще, понял, что план, разработанный вчера Афанасьевым, не годится. В селе появились фашистские солдаты. Сколько их — неизвестно, но в том, что порядок охраны изменился, сомнений нет. Придется прежде со стороны изучить расположение постов и время смены караулов. Действовать надо осторожно, если напорешься…

Взвесив все, Юрась отполз из кустов назад, пробрался густым мелколесьем в известный ему с детства овраг и побежал по его дну к речке. Возле берега — копна скошенной осоки. Залез под нее. Отсюда околица как на ладони — видно хорошо, где ходят патрули и когда сменяются часовые. По селу тоже бродят немецкие солдаты. Возле кладбища татакает пулемет, должно быть, установили, пробуют. Все это Юрась запомнил. Теперь он знал, как пробраться в село незамеченным. Дом, где живет радиотехник Лущилин, найти не трудно, а вот химикаты… Наобещал Вассе достать из-под земли, а не учел того, что склад заперт, а ключ у старосты. Без дяди Куприяна не открыть. Что же делать? Может, зайти домой и сказать ему в открытую, что, мол, так и так… Пригрозить, если станет ерепениться, партизанским судом. Или по-другому как-то подкатиться. А как?

«Думай, разведчик, думай!» — подстегивал он себя.

К вечеру окрестности стали помалу пустеть, только слева на краю поля продолжали копать и складывать мешки в повозку. Вдруг грянул выстрел, за ним еще, еще. Стрельба зачастила, но так же разом прекратилась. Юрась было всполошился: не попал ли в беду дед Адам со своим бабьим воинством? Раздвинул пошире сухую острую осоку, чуть приподнялся, поглядел вдаль — никого не видно, нет и тех с подводой, что копали на краю поля. Кто стрелял? В кого?

На пригорке уныло серели хаты с наглухо закрытыми ставнями, по бурой развороченной дороге не спеша прохаживались галки, откуда-то доносился мягкий ароматный дымок. Скорей бы ночь, что ли… Юрася стало знобить, руки-ноги затекли от неподвижности, опять разболелась голова.

И тут ему вдруг пришла мысль. И не просто мысль, а, как подсказывало его сознание, — внезапно сформировавшееся классическое решение «химического вопроса». Ведь дядя Куприян по-прежнему нуждается в нем для связи с Тарасом Боровцом — Бульбой. К тому же, если письмо, которое бабка Килина зашила в шапку, попадет в руки немцев, Куприяну не поздоровится. Конечно, история, происшедшая в Спадщине, тоже ему даром не пройдет. Придется пожертвовать еще одним бочонком меда да сала отвалить коменданту… Ну да выкрутится… Рука у него сильная — начальник полиции Кормыга! Сам Куприян тоже не лыком шит. Небось уже отрекся и открестился от племянника и проклял его, а это все ему, Юрасю, на руку. Что касается причины возвращения его домой, то она яснее ясного! Уезжать по старому пропуску равносильно добровольной явке в гестапо. Необходимы новые документы на вымышленную фамилию, за ними-то Юрась будто и явится. Что здесь неправдоподобного? Ну а пока дядя станет добывать надежный пропуск, можно успеть и с Лущилиным потолковать, и нужные химикаты достать. Только бы фашистов или кого-либо из чужих не оказалось у Куприяна на постое.