Три жизни Юрия Байды - [109]

— Самое главное в жизни, — доказывал председатель сельсовета, — ничего ни у кого не просить. Быть независимым и гордым! Потому что если я дал тебе, то, значит, ты — мне? А что дальше?

Байда, пошевеливая в раздумье носками туфель, внимательно слушал, затем сочувственно сказал председателю колхоза:

— Я хорошо понимаю вас, но я, право, сегодня к такому разговору не готов, однако обещаю вам свое содействие. У нашего Всесоюзного НИИ с автозаводом м-м.-м… свои определенные отношения. Я постараюсь похлопотать за вас, чтобы вы получили ГАЗ-69.

У председателя колхоза загорелись глаза, он торопливо наполнил бокалы, зашептал что-то Байде.

— Ах да! — спохватился тот, и ударив себя по карману, продолжал: — Есть у меня к вам небольшая просьба. Дело вот в чем. Когда узнали, что я живой, меня тут же представили к званию Героя Советского Союза. За все в совокупности, что я сделал на войне: за партизанские дела, за форсирование Днепра, за участие в освобождении Румынии, Болгарии, Югославии и других… Наградной материал на меня уже там, наверху. Подписан, высокими военачальниками и поддержан общественностью НИИ, где я работаю. Но если бы вот и вы, мои земляки, поддержали ходатайство. Указ бы вышел гораздо быстрее. Это формальное дело. А уж, я, само собой, в долгу не останусь. У меня есть каналы, сообща выбьем и фонды на строительство новой школы. Мое слово железное.

— Большое спасибо вам, Юрий Прокопович, мы охотно поддержим, только вот, знаете, как-то нам не приходилось еще составлять такие важные бумаги… на самый, самый верх… Так что затрудняемся. Может, соберемся завтра поутру? Подскажете, растолкуете, что и как…

— Зачем переносить на завтра то, что можно сделать сегодня? — снисходительно засмеялся Байда. — Вам вовсе не требуется составлять ходатайство, ваше дело — подписать его. — И он, вынув из бокового кармана два соединенных скрепкой листка, протянул председателю колхоза и директору школы. Те принялись читать вполголоса, к ним потянулись остальные. А мне стало неприятно до тошноты. «Ну и ну! — подумал я. — Байда, эта, по общему мнению, воплощенная скромность, умеет, оказывается, обделывать личные делишки не хуже некоторых других! И все по тому же испытанному принципу: «Я — тебе, ты — мне…» Злая обида перехватила мне горло, я отвернулся, стал смотреть на чем-то озабоченное, изрезанное морщинами лицо Ефросиньи Павловны. Затем подумал: «Не иначе Байда напился на радостях и понес ахинею. Вот до чего доводит водка! Завтра наверняка будет жалеть и переживать за свое поведение, хотя его можно понять. Ведь он же не виноват, что так трудно, трагично сложилась его жизнь в прошлом. Таких, как он, немало… И нет ничего плохого в его стремлении подтолкнуть с помощью своих земляков застоявшиеся события?»

Так рассуждал я. А Байда, словно услышав мои мысли, заговорил тихо, совсем иным, чем до сих пор, голосом: проникновенным, задумчивым.

— Вот как поворачивается колесо судьбы!.. Тот, кто когда-то лежал в сыром погребе куском кровавого мяса и не надеялся больше увидеть солнечный свет, не сдался, выдюжил. Тот, кого истязали так, что он очутился в могиле, воскрес! И вот сегодняшняя встреча… Думал ли я тогда, что так будет? Где уж! Но я всегда чувствовал и верил: рано или поздно, а настанет время, и сделанное моим поколением будет оценено по достоинству. Страдания, которые мне пришлось вынести в борьбе за свободу Родины, не давят мне больше душу, потому что вы, прекрасные люди, добрые люди, облегчили их своими руками, руками Ефросиньи Павловны. Сердечное спасибо вам, дорогие мои земляки, — закончил Байда, прижав руку к груди, а другой — полез в карман за платочком. У многих за притихшим столом заблестели в глазах слезы.

И тут председатель сельсовета, ярый противник порочных взаимоотношений по принципу «Ты — мне, я — тебе…» вынул ручку и первый поставил подпись под ходатайством, составленным Байдой на себя. За ним стали подписываться остальные. Окончание процедуры завершили бокалом, затем начались танцы.

На следующий день Байда уезжал в районный центр на встречу с молодежью, я — домой. Проводы были теплые, с «посошком», с остановками в лесу для подкрепления сил… Машины, цветы, прощальные речи…

Байда настойчиво приглашал с собой меня, и я, пожалуй, мог бы с ним поехать, но отказался.

По пути домой, размышляя о торжественной встрече Байды, я пришел к внезапному выводу: «Не ради встречи с земляками приезжал Байда, а для сбора подписей под ходатайством о его награждении, не для посещения партизанской могилы, а для заполучения своей предсмертной записки и передачи ее в Центральный музей Советских Вооруженных Сил, иначе зачем он взял у директора школы справку, заверенную печатью, о том, кем, где и когда была найдена записка? Или, может, она ему нужна для подтверждения собственных подвигов? Но почему же тогда он так беззастенчиво изъял ее?»

…Как-то вечером, спустя полторы недели после поездки в Рачихину Буду, мне позвонил Байда и сообщил о том, что его приглашают на встречу однополчан, а точнее — ветеранов дивизии, с которыми он форсировал Днепр, воевал рука об руку на Днестре и Дунае. Будет много интересных людей, интересных и для меня, журналиста. В этом он уверен. Надеется также, что и о нем будет сказано немало хорошего, что также пригодится мне для работы над очерками.