Три жизни: Кибальчич - [46]
— Однако вернемся к вашей учебе. Меня, Николай Иванович, буквально мучает один вопрос. Скажите… Вы собирались стать инженером на железной дороге, блестящие успехи в Институте инженеров путей сообщения. Я интересовался. Тогда объясните, почему вы проучились там всего два года и в сентябре 1873-го перевелись в Медико-хирургическую академию?
— К этому времени я уже составил… Или, вернее, почти составил себе социалистические убеждения. Они явились следствием трех обстоятельств. Во-первых, русской действительности, жизни народа, которую я знал еще с детства. Во-вторых, чтение соответствующей литературы, как проникающей в Россию из-за границы, так и некоторых цензурных сочинений. В-третьих… Это студенческая среда, наша тогдашняя жизнь. Я был активным участником некоторых кружков, о которых вам наверняка известно. Споры, дебаты. Еще не родились эти слова: "Хождение в народ". Но идея витала над нашими головами: приобретать профессии, прежде всего необходимые для помощи и просвещения народа: учителя, врача, и идти в народ, жить среди него, служить. Вот по этим соображениям я и решил стать врачом. И наверняка принял бы участие в "хождении", если бы не арест в октябре семьдесят пятого года.
— Значит, из тюрьмы вы ушли уже с определенными социалистическими взглядами?
— Да, это так.
— Но ведь вы попытались восстановиться в медицинской академии?
— И что из этого вышло? Мне отказали.
— Еще один вопрос, Николай Иванович. Последний, последний! Что вынудило вас перейти на нелегальное положение?
— Помилуйте, Владимир Николаевич! Что же оставалось? Вспомните: в августе семьдесят восьмого года убивают шефа жандармов Мезенцева. Между прочим, туда ему и дорога. — "Туда ему и дорога", — подумал адвокат Герард и тут же удивился своей мысли. — В ответ правительство издало указ, вам он наверняка известен: всех, кто раньше находился под судом или следствием по политическим делам, высылать из столицы в административном порядке в сельскую местность окраинных губерний под надзор полиции. Кстати, именно тогда я еще раз попытался вернуться в академию, и мне вторично отказали в категорической форме. Что оставалось, Владимир Николаевич? Искать связей со своими единомышленниками, переходить на нелегальное положение. Что я и сделал.
— Николай Иванович, я понимаю: социалистические убеждения… Но… Простите, борьба с правительством посредством террора, это…
— Владимир Николаевич! — Оказывается, Кибальчич уже давно прохаживался по камере, нетерпеливо поглядывая на стол. — Давайте продолжим завтра. И бумагу, вы обещали…
— Да, да! — Герард поднялся с кровати. — Простите, я несколько увлекся. С бумагой сейчас же все улажу. Я с вами прощаюсь до завтра. — Уже в дверях Владимир Николаевич, обернувшись, спросил: — А этот ваш летательный аппарат… Вы придумали его… сейчас?
— Сейчас?! — воскликнул Кибальчич. — Это мечта и цель всей моей сознательной жизни!
".Когда же это было? Первый год учебы в бурсе? Или второй? Пожалуй, второй.
Коля приехал в Короп на зимние каникулы. Мать в Крыму на лечении. Все дни Коля на улице. Опять с Грицько Зацуло сдружился, И со всеми закоропскими ребятами. Драка на окраине Закоропья забыта, выросли все, другими стали отношения, новые, серьезные.
— Ребята, айда на ярмарку!
Три ярмарки собирались в Коропе каждый год: на масленицу, в троицын день и на покров. Со всей округи тянулись на эти ярмарки возы с товарами, запряженными лошадьми и волами.
Именно так: ярмарки были не только пестрым торжищем, но и праздником, народным гулянием с балаганами, с выступлением заезжих артистов, с каруселью, с цыганами, которые разбивали свой шумный табор за городом у старицы Десны, а на ярмарку вели на цепи ученого медведя, и он, бедняга косолапый, потешал толпу за пятаки медные, плясал на задних лапах под удары бубна, с ненавистью поглядывал на своего хозяина, старого цыгана с коричневым лицом, в красной шелковой рубахе под меховой поддевкой, с золотой серьгой в левом ухе.
Самая же многолюдная веселая ярмарка — после рождества, на масленицу, как сейчас. Собирается она на главной улице города, на площади вокруг Успенской церкви.
Морозец слегка щеки пощипывает — невелик, и ветра нету: над хатами из труб — дым прямыми столбами. Да и разве замерзнешь здесь, в горячем людском столпотворении, в толкотне немыслимой?
Шныряют ребята по ярмарке — удивлению и радости конца нет.
Чего только здесь не продают!
По одному ряду — фрукты и овощи, и вроде зимы нет: краснобокие яблоки в тугих мешках, тыквы желтые, громадные, кое-какие на две части разрезаны, кавуны соленые, и к полосатым бокам смородиновый лист прилип; опять яблоки, теперь в кадках, моченые, с хрустом, откусишь — зубы холодом зайдутся; орехи грецкие коричневыми шариками, капуста квашеная, и в ней крапинки моркови, как вспышки огня; из кадок с огурцами укропом пахнет, лук желтый гроздями висит, чесночный дух с тонким ароматом перемешался; груши на прилавке разложены, с боками подопрелыми, опилки к ним пристали, потому как в опилках и хранили груши — до масленицы.
А рядом — мясной ряд: туши свиные, коровьи, телячьи. На прилавках головы скотины лежат тусклыми глазами на вас смотрят; овцы обреченно в загончике бегают из угла в угол; поросячий визг. Отворачивается Коля: жалко… Гуси, потрошеные утки, индейки; топоры стучат, теплым мясом пахнет, чуть тошнотворно. Гвалт, крик. Тут же горячие пироги продают с лотка, пар над ними: пироги и с телятиной, и с требухой, и с печенкой; здоровый мужик, пьяный уже, барана на спину взвалил, через толпу проталкивается, а у барана глаза голубые, и тоска в них смертная. Опять отвернулся Коля…
История загадочной реликвии – уникального уральского сервиза «Золотая братина» – и судьба России переплелись так тесно, что не разорвать. Силы Света и Тьмы, вечные христианские ценности любви и добра и дикая, страшная тяга к свободе сплавлены с этим золотом воедино.Вот уже триста лет раритет, наделенный мистической властью над своим обладателем, переходит из одних рук в другие: братину поочередно принимают Екатерина Вторая и Емельян Пугачев, Сталин и Геринг, советские чекисты и секретные агенты ФСБ.
Повесть была напечатана в журнале «Юность» в номерах 6 и 7 за 1982 год в разделе «Проза».
В психологическом детективе Игоря Минутко речь идет о расследовании убийства....Молодому следователю районной прокуратуры поручают первое самостоятельное дело: в деревне Воронка двумя выстрелами в спину убит механизатор Михаил Брынин...
Имя Николая Константиновича Рериха — художника, общественного деятеля, путешественника, знатока восточной культуры — известно всем. Однако в жизни каждого человека, и прежде всего в жизни людей неординарных, всегда есть нечто глубоко скрытое, известное лишь узкому кругу посвященных. Был такой «скрытый пласт» и в жизни Рериха.Игорь Минутко пытается, привлекая документальные источники, проникнуть «за кулисы» этой богатой событиями и переживаниями жизни человека, оставившего, несомненно, яркий след в истории российской и мировой культуры.
Роман «Бездна (Миф о Юрии Андропове)» известного писателя-историка Игоря Минутко посвящен одной из самых загадочных и противоречивых фигур политического Олимпа бывшего СССР — Юрию Владимировичу Андропову (1914-1984), в течение 15 лет стоявшему во главе Комитета Государственной Безопасности.
Повесть о необыкновенных приключениях Вити Сметанина и его друзей на каникулах в городе и деревне.
Британские критики называли опубликованную в 2008 году «Дафну» самым ярким неоготическим романом со времен «Тринадцатой сказки». И если Диана Сеттерфилд лишь ассоциативно отсылала читателя к классике английской литературы XIX–XX веков, к произведениям сестер Бронте и Дафны Дюморье, то Жюстин Пикарди делает их своими главными героями, со всеми их навязчивыми идеями и страстями. Здесь Дафна Дюморье, покупая сомнительного происхождения рукописи у маниакального коллекционера, пишет биографию Бренуэлла Бронте — презренного и опозоренного брата прославленных Шарлотты и Эмили, а молодая выпускница Кембриджа, наша современница, собирая материал для диссертации по Дафне, начинает чувствовать себя героиней знаменитой «Ребекки».
Героя этой документальной повести Виктора Александровича Яхонтова (1881–1978) Великий Октябрь застал на посту заместителя военного министра Временного правительства России. Генерал Яхонтов не понял и не принял революции, но и не стал участвовать в борьбе «за белое дело». Он уехал за границу и в конце — концов осел в США. В результате мучительной переоценки ценностей он пришел к признанию великой правоты Октября. В. А. Яхонтов был одним из тех, кто нес американцам правду о Стране Советов. Несколько десятилетий отдал он делу улучшения американо-советских отношений на всех этапах их непростой истории.
Алексей Константинович Толстой (1817–1875) — классик русской литературы. Диапазон жанров, в которых писал А.К. Толстой, необычайно широк: от яркой сатиры («Козьма Прутков») до глубокой трагедии («Смерть Иоанна Грозного» и др.). Все произведения писателя отличает тонкий психологизм и занимательность повествования. Многие стихотворения А.К. Толстого были положены на музыку великими русскими композиторами.Третий том Собрания сочинений А.К. Толстого содержит художественную прозу и статьи.http://ruslit.traumlibrary.net.
Знаете ли вы, что великая Коко Шанель после войны вынуждена была 10 лет жить за границей, фактически в изгнании? Знает ли вы, что на родине ее обвиняли в «измене», «антисемитизме» и «сотрудничестве с немецкими оккупантами»? Говорят, она работала на гитлеровскую разведку как агент «Westminster» личный номер F-7124. Говорят, по заданию фюрера вела секретные переговоры с Черчиллем о сепаратном мире. Говорят, не просто дружила с Шелленбергом, а содержала после войны его семью до самой смерти лучшего разведчика III Рейха...Что во всех этих слухах правда, а что – клевета завистников и конкурентов? Неужели легендарная Коко Шанель и впрямь побывала «в постели с врагом», опустившись до «прислуживания нацистам»? Какие еще тайны скрывает ее судьба? И о чем она молчала до конца своих дней?Расследуя скандальные обвинения в адрес Великой Мадемуазель, эта книга проливает свет на самые темные, загадочные и запретные страницы ее биографии.
На необъятных просторах нашей социалистической родины — от тихоокеанских берегов до белорусских рубежей, от северных тундр до кавказских горных хребтов, в городах и селах, в кишлаках и аймаках, в аулах и на кочевых становищах, в красных чайханах и на базарах, на площадях и на полевых станах — всюду слагаются поэтические сказания и распеваются вдохновенные песни о Ленине и Сталине. Герои российских колхозных полей и казахских совхозных пастбищ, хлопководы жаркого Таджикистана и оленеводы холодного Саама, горные шорцы и степные калмыки, лезгины и чуваши, ямальские ненцы и тюрки, юраки и кабардинцы — все они поют о самом дорогом для себя: о советской власти и партии, о Ленине и Сталине, раскрепостивших их труд и открывших для них доступ к культурным и материальным ценностям.http://ruslit.traumlibrary.net.
Повесть о четырнадцатилетнем Василии Зуеве, который в середине XVIII века возглавил самостоятельный отряд, прошел по Оби через тундру к Ледовитому океану, изучил жизнь обитающих там народностей, описал эти места, исправил отдельные неточности географической карты.
33 рассказа Б. А. Емельянова о замечательном пионерском писателе Аркадии Гайдаре, изданные к 70-летию со дня его рождения. Предисловие лауреата Ленинской премии Сергея Михалкова.
Ежегодно в мае в Болгарии торжественно празднуется День письменности в память создания славянской азбуки образованнейшими людьми своего времени, братьями Кириллом и Мефодием (в Болгарии существует орден Кирилла и Мефодия, которым награждаются выдающиеся деятели литературы и искусства). В далеком IX веке они посвятили всю жизнь созданию и распространению письменности для бесписьменных тогда славянских народов и утверждению славянской культуры как равной среди культур других европейских народов.Книга рассчитана на школьников среднего возраста.
Книга о гражданском подвиге женщин, которые отправились вслед за своими мужьями — декабристами в ссылку. В книгу включены отрывки из мемуаров, статей, писем, воспоминаний о декабристах.
Эта книга о великом русском ученом-медике Н. И. Пирогове. Тысячи новых операций, внедрение наркоза, гипсовой повязки, совершенных медицинских инструментов, составление точнейших атласов, без которых не может обойтись ни один хирург… — Трудно найти новое, первое в медицине, к чему бы так или иначе не был причастен Н. И. Пирогов.