ébats» и «Revue de doux mondes». Под столом несколько листков «Франкфуртского журнала» и целые кипы русских периодических изданий. К ножке стола привязан веревкою оборванный мальчик лет двенадцати. Князь Верхоглядов сидит в откидных вольтеровских креслах. Он держит в одной руке исписанный лист бумаги, а в другой толстый хлыст. Холмин стоит в дверях кабинета.
Князь(не замечая Холмина и обращаясь к мальчику). Глупое создание! Ничего не понимаешь, ничего не помнишь! Да я вколочу в тебя просвещение!.. Мало ли я толковал тебе о достоинстве человека, животное! Ну, что такое человек?
Мальчик(привязанный к ножке стола). Человек есть творение, имеющее свободную волю...
Князь. Следовательно, никто не имеет право... Ну!
Мальчик. Никто не имеет право...
Князь. Посягать на его личность и должен... Ну!
Мальчик(переминаясь). И должен... и должен...
Князь (бьет его хлыстом). И должен поступать с ним кротко и сердобольно!
Мальчик(кричит и плачет). Ай, ай!.. Кротко и сердобольно... больно... больно.
Холмин. Что это вы, князь Владимир Иванович, какую науку преподаете?
Князь (вставая). Ах, это вы, Николай Иванович!
Холмин. Извините, что я вошел к вам без докладу: в лакейской никого нет.
Князь. Как никого? Возможно ли? (Бежит к дверям и вдруг останавливается.) Да, да, совсем забыл. Вы знаете, что я ненавижу эту азиатскую роскошь, и никогда не держу более четырех слуг: вчера я должен был двух отдать в солдаты...
Холмин. А третьего я сейчас повстречал: он, кажется, ведет четвертого на съезжую.
Князь. Негодяй!.. Закоренелый невежда! Как вы думаете, он не только не хотел мне верить, но даже осмелился спорить со мною, когда я стал ему толковать, что солнце гораздо более земли?.. Варвар!.. (Отвязывает мальчика.) Пошел в лакейскую!.. Да если ты выйдешь за ворота!.. (Мальчик уходит.) Прошу покорно садиться. Ну что, не слышали ли чего-нибудь нового? Правда ли, что в Петербурге входят в большое употребление артезианские колодцы?
Холмин. Нет, не слыхал. Да для чего бы это?
Князь. Какой вопрос! Помилуйте, Николай Иванович, да будем ли мы когда-нибудь европейцами?
Холмин (улыбаясь). А разве европеец непременно должен пить воду из артезианского колодца?
Князь. О святая Русь!.. Да неужели вы не постигаете, что отвергать все улучшения, держаться во всем старины, стоять на одном месте, когда вся Европа движется вперед, есть самый верный признак непросвещения!
Холмин. Нет, князь, я постигаю, что хорошее перенимать вовсе не стыдно; да только вот беда — не все хорошее равно хорошо для всех. Перенимать, не думая о том, полезна ли будет эта новость собственно для нас; передразнивать иностранцев только для того, чтоб сказать: «Я иду за веком, я европеец!», — воля ваша, а это, по-моему, просто пускать пыль в глаза и увлекаться одними фразами и громкими словами, которые, конечно, имеют свою цену после сытного обеда и рюмки шампанского, но которые на тощий желудок никуда не годятся.
Князь. Да почему же вы полагаете, что хоть, например, введение артезианских колодцев...
Холмин. Чрезвычайно будет полезно в степных и безводных местах,— в этом, конечно, никто с вами спорить не станет; но в Петербурге, где подчас от воды не знают куда деваться, смею вас спросить, какую пользу принесут эти артезианские колодцы?
Князь. Пользу? Пользу? Вы только думаете о пользе! Да знаете ли, сударь, что эти-то меркантильные расчеты и убивают все на свете. Прошу говорить о просвещении, вышних взглядах с людьми, которые считают копейки!
Холмин. Что ж делать, князь! Каждый думает по-своему. По мне, всякое новое изобретение, служащее к улучшению общественного быта, тогда только достойно подражания, когда оно приносит действительную пользу не одному человеку, не одному классу людей, а целому обществу. Все то, что не облегчает труда рабочих людей, не улучшает состояния простого народа, не оживляет торговли, не уменьшает расходов на первые и необходимые потребности человека, одним словом, что не доставляет существенной и общей пользы, едва ли может быть предметом безусловного подражания. Я удивляюсь изобретательному гению человека, который придумал артезианские колодцы, и стал бы еще более удивляться тому, кто нашел бы способ извлекать из воздуха чистую речную воду; но верно бы не решился тратить и время и деньги на то, чтоб для вседневного употребления добывать воду посредством химического процесса, когда могу просто зачерпнуть ее в реке. Вот, я очень понимаю всю пользу канала, который устраивается теперь близ древней нашей столицы для соединения Москвы-реки с Волгою: когда барки с товаром не должны будут отправляться из Москвы в Нижний, чтоб попасть в Петербург, так тут не трудно понять, для чего правительство учреждает это водяное сообщение.
Князь. Водяное сообщение! И, Николай Иванович, кто в наше время станет заботиться о водяных сообщениях! Да разве вы не знаете, что чугунные дороги давно уже убили все каналы?
Холмин. Может быть; но до тех пор, пока у нас нет еще чугунных дорог...
Князь. Да что у нас есть?.. Степи, леса, болота. Нам еще надобно многому учиться у иностранцев, много перенять... Нет, Николай Иванович, я совершенно согласен с одним из наших мыслителей, что мы до тех пор не поумнеем, пока не переймем не только обычаев, но даже одежды иностранцев.
