Три высоты - [7]

У меня в то время помимо школьного кружка много времени занимала работа в собственной мастерской. Помог мне в этом деле отец. Железнодорожник по профессии, к авиации он особого интереса никогда не питал, но к увлечению сыновей относился по-мужски уважительно. Оборудовал для наших работ сарай, не жалел денег и на инструменты, и на материал: ни один из соседских мальчишек не мог бы похвастать таким плотнично-столярным набором, какой купил мне отец, угробив на него всю получку и часть премии. Именно здесь, в этом сарае, и были собраны сначала простенькие модели, а затем и настоящие планеры…

А вскоре состоялся тот разговор, который стал поворотной вехой в моей судьбе. Сперва я решил поговорить начистоту с братом. Учеба в школе у меня в последнее время не клеилась: не тем голова была занята. Подумал, что Виктор меня поймет.

Так и вышло. Старший брат целиком оправдал возлагаемые на него надежды. Уговаривать или переубеждать его мне не пришлось. Наоборот, он сам охотно пошел мне навстречу.

— Считаю, что выбор правильный, — внимательно выслушав меня, сказал Виктор. — Но только учти: самолет не увлечение, не личная прихоть или там склонность души. Научиться летать — нынче этого мало. Стать необходимым авиации — вот в чем вопрос. А стать ей необходимым нужно, без этого нечего и огород городить. Небо — это на всю жизнь.

— А со школой как? — нерешительно задал я самый сложный и жгучий вопрос. — На то и на другое просто времени не хватит.

— Придется пока бросить, — твердо отрезал Виктор. — Кончишь десятилетку позже. Считай, что десятилетка — это твой личный долг, который обязан со временем возвратить. Без образования в авиации делать нечего.

Виктор помолчал, почесал в затылке и наконец спросил:

— С отцом мне поговорить или сам скажешь?

— Сам! — твердо сказал я.

Отец возражать не стал. Видно, давно предвидел подобный оборот дела. Спросил только:

— На завод пойдешь?

— Ясно, батя! На металлургический, — радостно кивнул я.

— Ну понятно, ваши ведь аэроклубовские почти все оттуда. А учебники школьные все же не сдавай, сбереги.

С того дня началась для меня новая жизнь. Легче не стало. На заводе бить баклуши было не принято. Пришел — вкалывай. Да я легкой жизни и не искал. Работал с азартом, на совесть, хотя и уставал на первых порах здорово — только что с ног не валился.

И вот в аэроклубе меня зачислили в самолетную группу. Теорию пришлось осваивать заново. Школьные учебники по совету отца я спрятал понадежнее, аккуратно перевязав их ремешком, и засел за книжки со схемами авиационных двигателей, с рисунками лонжеронов, нервюр, с таблицами полетных расчетов. Научиться предстояло многому.

Прошло несколько месяцев. Работа на заводе пришлась по душе, да и на жизнь я привыкал смотреть по-иному — шире, требовательнее. Навыки, которые постепенно накапливал у себя в цехе, пришлись к месту и на Волынцевской горе. Разобрать и собрать авиационный мотор было теперь для меня плевым делом. Отвертка или гаечный ключ будто прикипали к рукам: все спорилось, каждое движение выходило ловким и точным. Давала себя знать и отцовская мастерская в сарае. Кое-кто из ребят даже начал завидовать. Правда, зависть была хорошая, такой зависти не пристало стыдиться. Я охотно показывал сверстникам все, чему успел научиться сам, делился с друзьями своими нехитрыми производственными «секретами».

Жизнь шла не легко, но зато интересно. Даже в кино сходить некогда было. Да, честно говоря, не очень и хотелось. Впечатлений и так хоть отбавляй! А когда в аэроклуб поступили наконец новые самолеты, я и вовсе готов был там ночевать. Жаль было каждой упущенной минуты. И хотя до дома от летного поля рукой подать, но я, чтобы не тратить зря времени на обеды и ужины, все чаще завертывал с собой в узелок ломоть хлеба с куском сала или печеной картошкой.

Мать в конце концов пожаловалась Зарывалову.

— Ты что, герой, совсем, говорят, от дома отбился? Так у нас с тобой не пойдет! — сказал тот. — Вон ты какой тощий! Смотри, комиссия забракует.

— Какая комиссия? — удивился я.

— А такая, которая в Луганскую летную школу отбирать курсантов из вашего брата будет. Ты что думал, раз Осоавиахим, значит, это так, для забавы? Походил в аэроклуб, полетал себе в удовольствие — и все, точка? Нет, брат, Осоавиахим — это главная кузница летных кадров!

— Да я же и не летал ни разу! — опешил от неожиданности я.

— Ничего, полетишь еще. Завтра и полетишь, так что готовься, — сообщил Зарывалов. — Или, считаешь, рано еще?

— Да что вы, Василий Алексеевич!.. Да я… Да у меня…

— Ну вот и договорились, — делая вид, что не замечает моей радости, дружески сказал Зарывалов. — А обедать все-таки домой ходи. Забракуют!

Я в тот раз так и не успел расспросить про набор в летную школу. Все заслонила мысль о предстоящем полете.

Первый полет! Кто не мечтал о нем, кто не ждал его с замиранием сердца и перехватившим от волнения дыханием! А вдруг передумают, вдруг отложат? Мало ли что может случиться. Ненастье зарядит или инструктор к чему-нибудь придерется.

Весь день ходил сам не свой. Из рук все валилось. Что делалось вокруг, не замечал, на оклики не отзывался. Лишь одна мысль стучала набатом в голове: «Завтра! Завтра полечу!»