Три высоты - [34]

Ищенко поначалу только руками развел: о чем, дескать, с тобой толковать! Потом оглядел еще раз свой покалеченный «ил», помолчал, помолчал да и буркнул отходя:

— Правильно, в общем-то, командовал!

А вечером полк получил от командира дивизии благодарность за отлично выполненное боевое задание.

Случай этот, повторяю, произошел гораздо позже, но бескомпромиссность Кузина, когда дело касалось того, что он понимал под выполнением воинского долга, никогда не была для нас секретом. Не заблуждались мы на сей счет и тогда. Знали: Кузин непременно настоит еще на одном вылете. Вот только на аэродром сядем…

Но получилось не совсем так, как мы предполагали.

При посадке произошло ЧП, которое всех прямо-таки огорошило. За объяснением, впрочем, не надо было далеко ходить. Напряжение последних дней, когда вылеты следовали один за другим, не могло не сказаться даже на таком железном человеке, как майор Кузин. И все же кое-кто из нас не сразу оправился от изумления: ошибку, которую допустил Кузин, не простили бы и самому зеленому новичку. Идя на посадку, он, вместо того чтобы выпустить щитки, убрал шасси. Промах свой, правда, Кузин обнаружил тотчас же. Но машина уже потеряла скорость, необходимую, чтобы набрать высоту. Катастрофа, нелепая и дикая, казалась неизбежной. Машину спас сам Кузин. Выручили хладнокровие и профессиональное мастерство летчика. В последний момент он сумел выровнять самолет и мягко притер его к полосе бронированным брюхом.

По просьбе Кузина, которому прижигали йодом сильно кровоточащую, рассеченную от удара о приборную доску бровь, с командиром полка пришлось разговаривать мне.

— Нужен еще вылет! На шоссе пробка. Пока не расчистят, деваться немцам некуда.

— Так-то оно так, — засомневался Ищенко, глядя не на меня, а туда, откуда доносилось чертыханье Кузина. Ему кто-то успел намотать на голову бинт. — Только вот, считая с утренними, вылет этот по счету пятым будет. Люди с ног валятся…

— Немцы — тоже! — стоял на своем я. — Нельзя им дать из затора выпутаться.

Подошли остальные летчики. Появился вслед за ними и Кузин. Физиономия у него под стать бинтам была совсем белая.

— Ты-то уж наверняка не полетишь! — повернулся к нему Ищенко. — Ты свое на сегодня уже отлетал…

— А свою машину на разок не дадите? — будто не слыша, негромко спросил Кузин. В глазах его читалась явная мольба. — Маршрут туда сложный, а я все подходы изучил…

В этот момент появился Фетисов с двумя механиками.

— Товарищ командир полка, разрешите обратиться к майору Кузину!

— Обращайтесь, — кратко обронил Ищенко.

— Взлетная полоса свободна, товарищ майор! Как и наказывали, — отрапортовал Фетисов. И, не тая радости, добавил: — А машина ваша почти в полном порядке. К завтрашнему утру будет готова…

Ищенко, задрав рукав, поглядел на часы: времени до темноты оставалось достаточно. Во всяком случае, на один вылет хватит.

— Большая, говорите, колонна? — спросил меня. — И закупорена плотно?

— Плотнее не бывает, командир! — предчувствуя развязку, не смог я сдержать улыбки. — А у Кузина только бровь повреждена. Остальная голова, можно сказать, вся целая. Вполне боеспособен майор.

— А раз так, нечего резину тянуть. Еще упустите немцев! — принял решение Ищенко. И, обернувшись к Кузину, добавил: — Бери мой самолет!..

Подгонять нас не пришлось. Летчики и так, как говорится, рыли землю от нетерпения. Взяв новые боекомплекты и до отказа заправив баки горючим, группа быстро снялась с аэродрома. А вскоре штурмовики вновь — в который уже раз за день! — перевалили через линию фронта.

Изрядно потрепанная вражеская колонна буксовала на том же месте: расчистить возникшие на шоссе после бомбежки завалы и скопления горящей техники оказалось не так-то просто. Впрочем, к новой встрече с нами немцы, как могли, подготовились. Завидя возвращающиеся штурмовики, заговорили крупнокалиберные пулеметы гитлеровцев. Пара «илов», отделившись от группы, обрушилась на придорожные кусты, выковыривая оттуда бомбами вражескую батарею. Теперь ничто не мешало нам приступить к завершающей работе, и ведущий дал команду рассредоточиться. Штурмовики поодиночке стали пикировать на шоссе, вылавливая в огненном аду уцелевшие грузовики, бронетранспортеры. Каждый из нас тщательно выбирал цель, чтобы ни один реактивный снаряд, ни одна очередь не пропадали даром. Вскоре остатки колонны можно было списывать в утиль: весь двухкилометровый участок дороги превратился в сплошную огненную реку, над клокочущей поверхностью которой вспучивались багровые столбы взрывов и круговерть разлетающихся во все стороны обломков.

Назад возвращались уже не все вместе, как днем, а порознь. Не знаю как остальные, но сам я от усталости чувствовал себя выжатым, словно лимон. И все же, если не считать чисто физических ощущений, на душе было легко. Сзади меня, за бронеспинкой, благодушествовал возле своего пулемета воздушный стрелок Харитонов.

— От ваших стволов небось хоть прикуривай, а мой голубчик будто из санатория возвращается: за целый день ни единого выстрела, — предвкушая конец трудного рабочего дня, а вместе с тем и близящийся ужин, завел разговор Харитонов. — Нелетная, видать, нынче для фрицев погодка!