Три века Яна Амоса Коменского - [67]

Что должны в этом случае предпринять братья? Отказаться от надежд на будущее и слиться с другими народами и церквями? А священникам, следовательно, распустить консисторию, предоставив каждого собственной совести и собственной судьбе? Или оставить все по-старому? Но это значит — обречь людей на новые испытания, без срока, без надежды. Посланцы общин совещаются. Говорят с болью — иного на таком совете, где решается судьба братьев, быть не может. Все понимают: сказанное здесь слово отзовется на будущих поколениях. Многие видные люди, бывшие на родине покровителями общины, связанные с нею из рода в род, горячо возражают тем, кто высказывает сомнение в необходимости сохранения общины. Разрушить то, что в самые трудные времена свято берег народ чешский? Нет, наоборот! Надо укрепить слабеющую дисциплину, вместо почивших епископов поставить других, могущих поднять дух братьев, и так поступать впредь, завещая общее дело потомкам нашим.

Мысли эти на разные лады повторяются во многих речах, и становится ясно, что они отвечают настроению большинства. Сохранение общины с ее демократическим духом особенно важно — и об этом здесь не забывают — и для простых людей, ремесленников, крестьян. Если они лишатся моральной и материальной поддержки общины, то окажутся в положении еще более тяжелом — в тисках нужды, без духовной опоры, без надежды на обучение детей...

Решение принято. Община остается. Как молитву, повторяют, запоминают, записывают, чтобы передать другим, слова Коменского: «...Верю и я богу, верю, что после урагана гнева власть над делами твоими вернется в твои руки, о народ чешский!» Слова эти согревают душу, они необходимы, как глоток воды истомленному жаждой путнику, как соприкосновение с вечно живой родиной. Бывает, важные исторические решения в слове поэта обретают второе дыхание, вторую жизнь.

Коменский становится епископом чешских братьев, и синод поручает ему поехать к братьям в Венгрию, объявить о решении сохранить общину, а затем по своему усмотрению выбрать (если будет в этом необходимость) новых старейшин, укрепить дисциплину и порядок, вдохнуть в растерявшихся людей новую жизнь. Да и сами братья в Венгрии, среди которых у Коменского было много друзей и знакомых, бежавших из Моравии, настойчиво звали именно его. К этому прибавилось еще одно обстоятельство: он получил приглашение приехать в Венгрию для консультаций по вопросам школьного дела и пансофических изысканий от семиградского князя Сигизмунда Ракоци,[113] младшего брата государя Трансильвании. К княжескому приглашению было приложено соответствующее письмо ректора школы в Шарош-Патаке Яна Толная, друга Гартлиба.

В марте Коменский отправился в путь. Но прежде он позаботился, чтобы оставить семью под присмотром верного человека. Ян Амос вступает в третий брак с Яной Гаюсовой, дочерью чешского священника из Тына, нашедшего приют в Голландии. Яна Гаюсова самоотверженно берет на себя заботы о семье. В трудной жизни Коменского, человека необыкновенного — Яна это понимает, — она хочет стать его верным другом и надежной опорой. (Вскоре обе старшие дочери Яна Амоса выходят замуж: Альжбета за молодого друга Коменского Пьера Фигула. Дорота Христина — за Яна Молитора, сына священника в Пухове.)

Во время поездки в Венгрию Коменский снова со всей полнотой ощущает, какая великая сила заложена в духовном единении. В Скалице — первом венгерском городе возле моравской границы, где издавна существует община моравских изгнанников, — Коменского торжественно встречают. Имя знаменитого земляка здесь произносят с любовью. Среди простых людей, среди священников, вельмож и шляхтичей он находит знакомых и друзей молодости по Пшерову, по Фульнеку... Всматриваясь в их лица, которые каждое на свой манер обточило время, оставив неизгладимые меты пережитого, Ян Амос с грустью, но и с гордостью думает о том, как сурово обошлась с ними жизнь, как трудна была дорога. Но они сумели пройти ее, не отступаясь от заветов отцов, потому что чувствовали силу и помощь рядом идущих. Ян Амос не может наговориться с друзьями.

Воспоминания, когда один перебивает другого, сменяются молчанием. Тяжкие мысли, от которых никуда не уйти, как бы сами собой врываются и в прошлое, в молодость...

Но вот собирается совет старейшин, на котором присутствуют многие съехавшиеся в Скалице влиятельные члены общины. Ян Амос рассказывает о положении дела, излагает решение лешненского синода и спрашивает мнение старейшин. Оно единодушно и полностью совпадает с лешненским решением. Коменский беседует со священниками, именем синода утверждает епископом в Скалице Яна Ходниция, избранного еще раньше голосованием. Миссия его не окончена. Вместе с Яном Ходницием, взявшимся сопровождать Яна Амоса, ему предстоит посетить в разных городах Венгрии братьев, живущих в изгнании, повсюду словом своим и авторитетом общины укрепляя единство и дисциплину.

Поездка была плодотворной, но очень утомительной, и в конце ее Коменский усомнился, не отложить ли ему свидание с Сигизмундом Ракоци? В Лешно его ожидали неоконченные труды... Однако братья, с которыми он встречался на своем пути, настойчиво просили его не менять прежнего намерения: ведь они жили во владениях князей Ракоци и пользовались их покровительством. Отказ Коменского посетить Сигизмунда, возвращение с половины пути может обидеть его. А расположив к себе князя, Ян Амос сумеет помогать изгнанникам. На посещении Шарош-Патака настаивает и Ян Ходниций. Снова его миссия священника братства и педагога сливается с миссией политика. Да, он не принадлежит себе. Но не это ли чувство общности судьбы с братьями наполняет его жизнь особым смыслом, дает ему силы для борьбы?