Три вдовы - [7]

Летняя ночь. Небо исчерчено молочно-белыми полосами. Хотел было сказать: звезды горят, сверкают, мерцают… Но вспомнил, что так в какой-то книжке написано, а я не желаю пережевывать чужие слова. Я говорил вам, что терпеть не могу описаний природы, которые также похожи на природу, как я на турецкого пашу. Словом, была летняя ночь, одна из тех удивительных теплых, прекрасных ночей, когда сердце даже самого черствого в мире человека преисполняется поэзией и его тянет куда-то в неведомую даль. Он погружается в священный покой, глядит в опрокинутую синюю чашу, именуемую небом, и чувствует, что небо и земля о чем-то шепчутся, ведут тихую беседу о вечности, о бесконечности, о том, что люди называют божеством…

Ну? Как вам нравится мое описание природы? Не нравится? Ну, и ладно! Погодите, это еще не всё. Я забыл вам рассказать о жуках, — странных, тяжелых, коричневых жуках, которые носятся в темноте, жужжат, гудят, то шлепаясь о стены, об окна, то падая на землю с полураспластанными крыльями. Не огорчайтесь, пожалуйста, они немного поползают по земле, затем поднимутся, расправят крылья и снова начнут кружить на свету, гудеть, жужжать, снова шлепаться об окна и снова падать на землю… Мы сидим на крылечке, возле сада, все четверо: я, Пая, Роза и Фейгеле. Фейгеле уже большая, осенью ей исполнится четыре года, а разговаривает она, как взрослая. И все время задает вопросы. Тысячи вопросов! Почему небо — небо, а земля — земля? Когда бывает день и когда — ночь? Почему ночью — ночь, а днем — день? Почему мама называет бабушку ее «мамой», а бабуся маму называет не «мама», а Роза? Почему я ей дядя, а не папа? Почему дядя смотрит на бабусю, а бабуся на маму, и почему мама так покраснела?.. Это, конечно, вызывает общий смех. Фейгеле спрашивает, почему мы смеемся, а мы еще громче заливаемся и кончается всё это тем, что мы трое переглядываемся, отлично понимая, что означает наш взгляд. Слов не надо. Слова ни к чему. Слова созданы только для болтунов, для женщин и адвокатов. Или, как выразился однажды Бисмарк: слова нам даны для того, чтобы скрывать наши мысли. Ведь вот звери, птицы и прочие создания обходятся без слов! Вот растет дерево, распускаются почки, пробивается травка, — какой у них язык? Глаза, господин мой любезный, глаза человеческие — сокровище! То, что глаза скажут вам иногда в одно мгновение, языку и за день не передать. Взгляды, которыми мы обменялись в ту ночь с двумя вдовами, выражали многое, многое… Незабываемые взгляды — поэма нашей жизни, если хотите гимн, печальная песнь о трех потерянных жизнях, о трех искалеченных душах, которым будничная жизнь, сутолока помешала пить из источника, именуемого счастьем, вкусить от родника, называемого любовью… Слово «любовь» вырвалось у меня нечаянно. Поверьте, — меня так и воротит от него. Почему? Потому, что ваши писатели чересчур часто пользуются этим священным словом, оно становится у них слишком будничным. Слово «любовь» в устах наших писателей — кощунство. Слово «любовь» должно звучать как молитва всевышнему, или как мелодия без слов, песнь чистой поэзии, хотя бы и без таких рифм, как: бежать — покупать, хапать — лапать, гнаться — драться и тому подобных, при чтении которых мне кажется, что я глотаю горох и закусываю бумагой… Примеры мои, может быть, вам и не нравятся, но потерпите немножко. Сейчас я закончу историю о вдове номер два, потому что терпеть не могу, когда зевают… Скажите, не случалось ли с вами вот что: нестерпимо болит зуб, его во что бы то ни стало надо удалить, а вы откладываете со дня на день визит к врачу. Наконец, вы набрались духу и отправились к нему. Приходите и читаете на дверях табличку: «Зубной врач такой-то принимает от 8 до 1 и от 1 до 8»… Смотрите на часы и думаете про себя:

— От 8 до 1 и от 1 до 8? Куда мне торопиться?

Возвращаетесь домой и опять мечетесь от боли… То же самое было со мной и с Розой. Каждый день я утром выходил из дому с твердым намерением — сегодня же объясниться без всяких оговорок! Сначала переговорю с вдовой номер один, с матерью, то-есть, так, мол, и так… Она чуть покраснеет, опустит глаза и скажет: «Я не возражаю, переговорите с Розой»… Тогда я пойду от вдовы номер один к вдове номер два и скажу ей: «Послушай, Роза, так, мол, и так…» И вот прихожу к вдовам, а навстречу мне выбегает Фейгеле, бросается ко мне на руки, обнимает за шею, целует в очки и просит, чтобы «сегодня, непременно сегодня, я сказал мамочке и бабусе, — меня они послушаются, — чтобы ей разрешили не учиться, не играть, не танцовать, а пойти с дядей в зоологический сад! Привезли туда, — говорит она, — таких обезьян, таких обезьян, что можно со смеху лопнуть!».. Ну, вот, попробуйте, откажитесь пойти с ребенком в зоологический сад смотреть смешных обезьян.

— Что станется с этим ребенком? — ворчит вдова номер один.

— Окончательно портит ребенка, — подтверждает вдова номер два.

А дядя не обращает внимания на упреки и недовольство вдов: он отправляется с ребенком в сад знакомиться с обезьянами… И так вот каждый раз какая-нибудь другая причина. День проходит за днем, неделя за неделей, год за годом, ребенок растет, начинает понимать такие вещи, о которых говорить не полагается, и мы втроем приходим к молчаливому соглашению, что надо выждать, ребенок вырастет, а там видно будет. Когда Фейгеле станет взрослой, найдет себе жениха, тогда, мол, у нас развяжутся руки и мы преобразуем жизнь, заново построим наш дом. И каждый про себя строит планы, — как жить вместе: молодая чета — Фейгеле со своим суженым, старая чета — я и Роза, а вдова — бабушка (Пая) будет властвовать над всеми нами… То-то будет жизнь! Одна беда: как бы дожить до того времени, как дождаться, покуда Фейгеле вырастет, станет взрослой и найдет себе жениха? Но — кто живет, тот доживает! Так, кажется, гласит поговорка? Не люблю я шаблонных поговорок! А вы разве любите? Ну, и прекрасно. На здоровье! Итак, кто живет, тот доживает! Фейгеле выросла. Стала взрослой и нашла себе жениха, — но вот тут-то и вся загвоздка! Тут-то только и начинается «психология», как вы это называете?