Между обложками изящного переплета было спрятано подписанное собственноручно письмо Людовика XV к царице Елизавете, приглашавшее ее вступить в секретную переписку с правителем Франции. В книге также был запрятан специальный шифр, который Людовик пожелал использовать при составлении письма царице и ее антибританскому — и, потенциально, профранцузскому — вице-канцлеру Воронцову. Поэтому д'Эону пришлось изображать из себя не только женщину и послушную племянницу, но также и интеллектуально ненасытную и в то же время с виду праздную особу, которая ни на минуту не выпускала из рук драгоценного тайника с королевским приглашением и шифром.
Преданную почитательницу Монтескье видели и описывали во время этого зарубежного турне — «ее» мировой премьеры в секретной службе, — как «маленькую и хрупкую, с бледно-розовой кожей и приятным, нежным лицом». А мелодичный голос д'Эона весьма способствовал совершенству его виртуозной маскировки. Он мудро выбрал роль сдержанной и застенчивой девушки, а не капризной кокетки или какой-либо еще чаровницы. Если бы она была слишком привлекательной для мужчин, то это могло послужить серьезной помехой, и все же имеются неоспоримые доказательства того, что «Лия» действительно их привлекала. Придворные художники неоднократно добивались чести писать портрет «мадемуазель де Бомон». Некоторые из них выказывали такой пыл и настойчивость, что пришлось дать им соответствующие разрешения. Картины и миниатюры сохранились до наших дней, дабы укрепить славу д'Эона как первого и величайшего из шпионов-имитаторов.
В Анхальте, где два имитатора встретились, чтобы опробовать свой маскарад дяди и племянницы, они были радушно приняты светским обществом, и их горячо уговаривали продлить свой визит. Ради того, чтобы ускорить продвижение агентов Людовика по изрытой колеями дороге в Санкт-Петербург, пришлось сослаться на здоровье Дугласа. Прибыв, наконец, в столицу Елизаветы, путешественники были приглашены в дом месье Мишеля, француза, занимавшегося прибыльным международным банковским делом. Никто не задавал вопросов прекрасной «Лии», но всякий раз, когда к Дугласу обращались с каверзным вопросом, он разражался приступом безудержного кашля, а затем пояснял, что его врачи настаивают на том, чтобы он провел некоторое время в холодном климате.
В России было холодно, но только не для «мадемуазель Лии». Ее сообщник, однако, не добился успеха; агенты Бестужева перекрыли ему все пути к царице, по которым французский дворянин со слабым здоровьем, известным интересом к торговле мехами и манерами придворного мог надеяться приблизиться. Дуглас всегда имел при себе изящную табакерку из черепахового панциря, которую не выпускал из рук. Под фальшивым дном табакерки были спрятаны инструкции для французских агентов и еще один шифр для их личного пользования. Но Дуглас так и не воспользовался шифром, поскольку ему нечего было сообщить — пока его «племянница» не встретилась с Воронцовым и не выяснила, что вице-канцлер настроен к Франции столь же благожелательно, как и предсказывали осведомители короля Людовика. Именно Воронцов представил прекрасную «Лию» императрице Елизавете.
Самодержица всея Руси была эксцентричной пожилой особой, продлевавшей себе жизнь в окружении беззастенчивой лести, молодости и удовольствий. И «мадемуазель де Бомон» оказалась как нельзя к месту. Она олицетворяла собой французскую молодежь, заграничную веселость — благоухающий цветок, странным образом занесенный на север из садов монарха, чье правление уже было отмечено побившим все рекорды адюльтером, последовательно установленным Франциском I, Генрихом IV и Людовиком XIV. Елизавете было известно о скандальном Parc aux Cerfs — Оленьем парке, первом хитроумно организованном и систематически пополняемом гареме, когда-либо дарованном католическому королю. Однако перед нею находилась прелестная, невинная племянница шевалье Дугласа, как нельзя лучше подходившая для украшения петербургского двора.
Благодаря своему несравненному притворству, д'Эон в одночасье сделался могущественным фаворитом и вскоре был назначен «фрейлиной», а затем и чтецом немолодой императрицы. Мы можем быть уверены, что первой книгой «Лии», предложенной Елизавете, было ее собственное бесценное издание «О духе законов».
Британский посол Уильямс вскоре тайно доложил лорду Холдернессу в Лондоне: «С прискорбием сообщаю вам, что канцлер (Бестужев) считает невозможным убедить ее величество подписать договор, которого мы так страстно жаждем».
Пришло время, когда молодого д'Эона, блестяще выполнившего несколько важных дипломатических миссий для короля Людовика, официально отозвали в Париж. По-видимому, царица все еще благоволила ему, а от маскировки под женщину давно отказались, ибо Елизавета, как говорят, убеждала французского агента принять пост в ее правительстве и предложила ему титул и высокое звание в императорской армии. Д'Эон никогда еще не был столь дипломатичен, когда сумел отказаться, никого при этом не обидев, и получил превосходную инкрустированную бриллиантами табакерку как знак восхищения и уважения русской государыни.
