Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций - [161]

Имелись сведения, что в 1869 году он служил в римском легионе. А до этого вроде как вышел в отставку из немецкой или венгерской армии. Потом он вступил во Французский Иностранный легион, и нехватка офицеров во время Франко-прусской войны способствовала его переходу в регулярную армию.

Майор нередко утверждал, что он потомок младшей ветви аристократической венгерской фамилии Эстерхази, но не предъявлял этому каких-либо доказательств. Его происхождение и прошлое оставались предметом догадок, тогда как будущее было предопределено — его ждали позор и нужда. Но в то время, когда Дрейфуса избрали жертвой, он жил припеваючи, ибо полковник Шварцкоппен частным образом выплачивал ему по 12 тысяч марок в месяц. До того момента, как Ив Гюйо разоблачил его в своей газете «Сьекль», Эстерхази сумел снять копии и передать своему германскому работодателю 162 важных документа. Но понадобились долгие годы, чтобы французские военные власти позволили принять к сведению факты, бесспорно свидетельствующие о предательской деятельности предприимчивого негодяя.

«Бордеро», найденное Брукером, было написано на особой бумаге. Она была очень тонка и легка и в парижских лавках не продавалась. Только один офицер пользовался ею как почтовой бумагой, и это был Эстерхази. И только один офицер знал об этом — его коллега по разведке майор Анри. Но Анри хранил молчание.

Содержало ли «бордеро» серьезное предложение или было написано исключительно с провокационной целью, и лежит ли вина за последовавшие затем события на Эстерхази или Анри, не под силу определить ни одному самому въедливому журналистскому или углубленному политическому расследованию. Любопытно отметить, что немцы с готовностью платили Эстерхази, но они также полагали, что Анри собирался использовать его против них как агента-провокатора.

Военный суд за закрытыми дверьми

Эксперт-графолог генерального штаба и Французского банка, Гобер, исследовал «бордеро» и сравнил его с образцами почерка Дрейфуса.

— Они различны, — заявил он.

Когда Бертильон возразил ему, генеральный штаб поспешно отказался от своего эксперта в пользу Бертильона.

— Что вы нашли, обыскав квартиру Дрейфуса? — спросил начальник генерального штаба.

— Дрейфус успел замести все следы, — пожаловался маркиз дю Пати де Клам.

— Как вел себя Дрейфус, когда вы в первый раз предъявили ему обвинение?

— Еврей побледнел.

— Он сознался?

— Он продолжает отпираться, но, сударь, его слова звучат неубедительно.

Клика из генерального штаба, избрав себе жертву, всеми силами старалась не выпустить ее из когтей, даже ради изобличения действительного изменника.

Генерал Буадефр обратился за разъяснением к Форзинетти — директору военной тюрьмы на улице Шерш-Миди.

— Поскольку вы ко мне обратились, — ответил Форзинетти, — я должен вам сказать, что, по моему мнению, вы на ложном пути. Дрейфус так же невиновен, как я.

Форзинетти посчитал, что глава генерального штаба практически признался в своем собственном неверии в виновность Дрейфуса, когда заметил:

— Военный министр предоставил мне carte blanche, но ему лучше уладить дело Дрейфуса самому.

Но широкой публике эта точка зрения осталась неизвестной.

Французская пресса по-прежнему подогревала скандал, как умеет это делать только французская пресса, ничего толком не зная и не имея доказательств. В это же время германский посол граф Мюнстер старался довести до сведения различных государственных деятелей Франции, что «никто в посольстве, даже полковник фон Шварцкоппен, ничего не знал и не слышал о капитане Дрейфусе».

Разумеется, и это заявление не было оглашено во французской печати.

В анонимных доносах офицера Дрейфуса обвиняли в том, что он прирожденный распутник и картежный игрок. Нужно было постараться, чтобы перечесть все изменнические наклонности блестящего и честолюбивого человека, чей суммарный доход от военного жалованья, фабрики в Мюлузе и приданого его жены составлял 50 тысяч франков в год.

Обвинение по делу было состряпано по анонимным полицейским донесениям. Военный суд начался 19 декабря, продолжался четыре дня и шел все время при наглухо закрытых дверях. Следующий эпизод хорошо демонстрирует всю грубость процедуры. Один из свидетелей показал, что некое «уважаемое лицо», назвать которое от него не потребовали, сообщило ему, будто Альфред Дрейфус изменник. Это показание было торжественно занесено в протокол и произвело глубокое впечатление на всех семерых членов военного суда, из которых ни один не был, подобно обвиняемому, артиллерийским офицером.

Майору Анри, как специалисту по контрразведке, разрешили дать показание в отсутствие обвиняемого и защитника, так что ни Дрейфус, ни адвокат Деманж не могли знать, какая новая «улика» была выставлена против офицера, сидящего на скамье подсудимых.

После того как суд удалился для вынесения приговора, военный министр генерал Мерсье приказал представить восемь документов и сопроводительное письмо. Из этих документов лишь один имел отношение к Дрейфусу. Он представлял собой перехваченную шифрованную телеграмму, вероятно, от Шварцкоппена к его начальнику в Берлин. Если бы французская расшифровка оказалась точной, невиновность Дрейфуса была бы полностью установлена. Не дав защите подробно ознакомиться с этой «уликой», судьи нарушили 101-ю статью кодекса военного судопроизводства. Но они намерены были осудить Дрейфуса, и, следовательно, это нарушение пошло им на руку.