Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций - [142]

Впервые он занялся контршпионажем во время военной кампании у Садовы в 1866 году. Но только когда он с головой погрузился в более внушительную борьбу против Второй империи, он вывел свою доктрину беспощадного отношения к контршпионажу. Он утверждал, что в военное время шпион должен иметь «право» убить вражеского «шпиона», так же как боец в форме может убить вражеского солдата, если только тот не сдастся в плен.

Вражеский шпион должен быть убит, как и любой другой противник в сражении. А если в ходе шпионской войны шпион не будет уничтожен, а будет ранен и станет пленником или не будет ранен и попадет в плен, то его статус шпиона должен оставаться неизменным — и по этой причине его следует допросить и немедленно расстрелять.

Штиберу явно не было дела до того, как подобное суровое соглашение обернется против его собственных агентов. Если они поплатятся жизнью, так это неотъемлемый риск в игре. В технике противодействия шпионажу особенно рекомендовалось обвинение в «недовольстве», которое ему нравилось, как наиболее правдоподобный и удобный предлог для устранения любого подозреваемого в шпионаже, который мог ссылаться на законы войны или человеческий прецедент. Пусть расстреляют подозреваемого за то, что он «атаковал колонну раненых немцев», или потому, что «обстрелял поезд с припасами без конвоя», или стрелял по безобидному генералу, сопровождаемому столь же безобидными подчиненными.

В Версале обер-шпион и его помощник заняли особняк герцога де Персиньи. С самого начала оккупации Франции Штибер вел себя исключительно нагло; но в сентябре 1870 года он начал третировать и французов, и немцев с отвратительной снисходительностью выскочки, власть которого исходила из таинственного и высокопоставленного источника. Он всегда действовал, не советуясь со своими коллегами. И хотя наличие закона военного времени усиливало власть тирана, он подчинялся только Бисмарку и королю, и никто из генералов не осмеливался перечить ни ему, ни его агентам. Осаживаемый и оскорбляемый военачальниками, он отражал все их колкости с самомнением толстокожего носорога.

Теперь это был заносчивый мерзавец, познавший всю сладость возможности внушать страх тем, кто был лучше его. За пустяковое упущение он пригрозил виселицей десяти членам муниципального совета Версаля и с удовлетворением писал об этом своей жене. Говорят, что он обязал 5000 бедных граждан собираться в толпу для приветствия прусского суверена и прочей знати всякий раз, когда те появлялись на улицах. Когда начались, наконец, переговоры о сдаче Парижа, он сопровождал Бисмарка, переодевшись лакеем.

Жюль Фавр прибыл в Версаль в начале 1871 года для ведения переговоров с осаждавшими столицу пруссаками. Его провели в дом, где помещался секретный штаб Штибера, и за все время, пока Фавр находился в тылу противника, его обслуживали с такой предупредительностью, что Фавр счел необходимым поблагодарить немецких хозяев за оказанное ему гостеприимство.

Роль слуги при делегате Парижа взял на себя Штибер, который с тайным ликованием исполнял лакейские обязанности. Жюль Фавр попался на эту удочку. Все секретные документы и шифры, которые он привез с собой, каждая телеграмма и каждое письмо, которые он получал и отправлял, проходили контроль неотлучно находившегося при нем лакея. Фавр спал в постели и жил в доме, битком набитом исключительно прусскими секретными агентами.

Штибер и прекрасный пол

Когда Штибер ослабил поток своих шпионов во Францию, он включил в их состав много женщин, исключительно низменной натуры, — как он пояснил своим помощникам, «недурных собой, но не слишком разборчивых». Он предпочитал продажных буфетчиц, подавальщиц, горничных, служанок в маркитанских лавках, а также домашнюю прислугу французских политических деятелей, ученых и чиновников. Его агентами большей частью были фермеры или отставные унтер-офицеры, которым он помогал устроиться по коммерческой части. Впоследствии он признал, что эффективность мужчин-шпионов не могла идти ни в какое сравнение с деятельностью женщин.

В 1875 году республиканская Франция начала поднимать голову; Германская империя была еще слишком молода, и в Париже, и в Берлине серьезно задумывались о возможности реванша. Французский генерал де Сиссэ во второй раз был назначен военным министром. Находясь в плену в Германии, он познакомился и сблизился с прелестной молодой женщиной, баронессой фон Каулла. Штибер, хорошо осведомленный о «прошлом» выдающегося человека, знал об этой связи и поспешил побеседовать с баронессой. Найдя ее «не слишком разборчивой», он сумел привлечь даму к секретной службе. Снабдив баронессу крупной суммой денег, он отправил ее в Париж, где она должна была зажечь в сердце военного министра чувства, с помощью которых нередко удается раскрывать любые тайны.

Баронессе не пришлось прилагать особенных стараний, ибо она застала генерала одиноким после расторжения помолвки и готовым возобновить приятные отношения, немало скрасившие в свое время суровые условия плена. Разыгравшийся в результате скандал вышел полностью по вине де Сиссэ. Париж, лишь слегка заинтересовавшийся любовными похождениями военного министра, мог крайне обеспокоиться всем, что угрожало бы военной реорганизации молодой республики. После секретного заседания палаты, длившегося всю ночь, генерал обычно спешил завтракать к своей любовнице, немецкие связи которой были раскрыты быстрее, чем предполагал ее прусский шеф. В последовавшей суматохе де Сиссэ выставили из кабинета, а баронессу из Франции, но не раньше, чем она успела выведать у министра крайне важные секретные данные, которые не должны были достигнуть Берлина.