Три стола - [2]

Шрифт
Интервал

Тем временем нашу приятельницу словно сам черт под руку толкал. Ничуть не удивившись всей этой истории и поддавшись моему маниакальному стремлению найти стол, она продолжила поиски. К вечеру того же дня она сообщила нам, что стол, полностью соответствующий моему описанию, наконец обнаружен.

Привидевшийся мне стол и вправду существует. Темный, из черного эбенового дерева, массивный, длинный, с мраморными вставками и инкрустациями, собственно, скорее консоль, чем обычный стол. Принадлежала консоль семье Трипковичей, а еще раньше — роду венецианского дожа Морозини, пришедшему в упадок вместе с упадком Венеции. Консоль стояла у них в капелле. Привезли ее из Венеции (наверное, вместе с одеждой и прочими вещами Морозини). Датируется она XVI или XVII веком. Последним владельцем стола-консоли был Даро Трипкович, который, переселяясь в Риеку, отдал часть своей мебели, в том числе и этот таинственный стол, г-ну Р. Далее все невероятно усложнилось. Г-н Р., живущий в Доброте, разместил стол и прочие переданные ему вещи в доме, который как бы ему принадлежит и в то же время не принадлежит (рядом с домом, где он обитает), в каком-то помещении, заставленном мебелью. Стол якобы находится в глубине этого помещения, и добраться до него невозможно, ибо он загорожен мебелью и завален строительным мусором. Г-н Р. не может показать стол, потому что сам он инвалид и с трудом передвигается, а беспокоить женщину, живущую в комнате рядом с этим нагромождением мебели, ему неудобно.

Напомню, что во всей этой истории до момента, когда стол был найден (а речь идет о сутках, прошедших от первого моего видения до появления сведений о том, что он существует, и о его нынешнем местопребывании), не было никаких противоречий, все совпадало. И семья оказалась именно эта, а не другая из множества семей капитанов в Которе, и дом, где некогда стоял стол, и сам стол именно этот. Однако потом все пошло наперекосяк.

Наши попытки хотя бы просто взглянуть на стол оказались безуспешными, хотя за нас просили самые уважаемые люди Котора, представители разных общественных слоев. Ни о виде, ни о происхождении, ни о возрасте и нынешнем состоянии стола ничего больше нам узнать не удалось. Поскольку попытки заполучить его становились все более настойчивыми, г-н Р. выдвинул новое, на этот раз непреодолимое препятствие. Трипкович, мол, взял с него клятву никому не показывать этот стол.

На мой вопрос, не хромает ли г-н Р., с которым я, естественно, незнакома, мне ответили утвердительно. Однако он хром не от рождения, но после какого-то несчастного случая, причем какого именно, узнать мне не удалось.

Итак, на страже стола стояли хромой ключник и неизвестная женщина.

Разговоры о столе взбудоражили весь Котор и постепенно приобрели новые нюансы. Один за другим возникали вопросы: кто и откуда узнал касающиеся стола подробности, неведомые самим обитателям города, особенно когда стало известно, что речь идет о предмете древнем и прекрасной работы; что эти неизвестные собираются делать со столом и т. д. и т. п. Вопросы обрастали к тому же соображениями политического и религиозного свойства. Нам пришлось отступиться.

В один прекрасный день, гуляя по Доброте вдоль моря в поисках хотя бы дома г-на Р., который ни один из прохожих нам не мог показать, мы остановились отдохнуть у какого-то дока. Присев на железную тумбу, из тех, к которым привязывают лодки, я попросила мужа сфотографировать меня на фоне ближайших домов. Дом, оказавшийся у меня за спиной, как мы узнали минуту спустя от внезапно появившегося горожанина, принадлежал г-ну Р. Я еще не проявила пленку и не знаю, получился ли снимок (или этому что-то воспрепятствовало), но на нем должна быть видна узенькая улочка, ведущая от дома г-на Р. в направлении суши. Этой улочкой мы прошлись до необычной постройки, после которой улочка превращается в пассаж под круглым сводом. Дом этот своим видом отличался от всех его окружавших. Он производил впечатление почти нежилого. Деревянная калитка оказалась открытой, я вошла в маленький квадратный дворик с колодцем. Несколько плотно закрытых окон с облезлыми зелеными ставнями и такими же дверями вели, очевидно, в разные квартиры. И я, как кладоискатель, указала мужу на дверь, за которой, по моему убеждению, стоял «мой» стол. Не знаю, удастся ли мне выведать, был ли он там, но по крайней мере моя жажда найти и увидеть стол была частично утолена возможностью указать пальцем на эту дверь.

* * *

В последний вечер нашего пребывания в Которе мы отправились с одним господином, историком искусства, в обитый изнутри красным плюшем ресторан, что у западных которских ворот, там, где вход в город со стороны горы Ловчен через мост, тот самый, под которым течет река, вытекающая отовсюду и ниоткуда. В этом ресторане мы раньше не были. Наш гость, приятель покойного Даро Трипковича, рассказал нам историю этого потомка мореплавателей.

Дарица, или Даро Трипкович, родившийся году в 1910-м, никогда никого не принимал в своем доме, так что и наш собеседник, близкий ему человек, никогда не был ни в каких помещениях дома, кроме холла. Точно так же историк искусства и друг дома ничего не знал о столе вплоть до нашего приезда и разговора с г-ном Р. - одной из попыток все-таки прервать заговор молчания, возникший вокруг стола. После моих настойчивых просьб рассказать нам все о женщинах, имевших отношение к Трипковичам, он поведал следующее. У Даро были две двоюродные сестры, дочери его дяди. Старшая — Мария и младшая — Мила. Чтобы помешать Марии унаследовать половину состояния, он женился на младшей — ее родной, а своей двоюродной сестре Миле. Поскольку речь шла о кровосмесительном браке, им пришлось, как болтают, обращаться за разрешением чуть ли не в Рим. Детям, родившимся от этой связи, сыну и дочери, сразу после рождения делали полное переливание крови. Все они продолжали жить в том же доме, сестры, по свидетельству нашего собеседника, очень любили друг друга и были дружны, а брак Даро и Милы оказался счастливым. Мария, конечно, так и не вышла замуж. Она недавно скончалась в Риме. Умерли и Мила и Даро, дети же их, которые теперь живут в Риеке, уже немолоды, а потомства у них нет. После их смерти род Трипковичей исчезнет.


Еще от автора Ясмина Михайлович
На берегах Хазарского моря. Две жизни — одна любовь

Спокойная, чуть меланхоличная манера Ясмины Михайлович напоминает оригинальный, фантазийный, тонкий стиль произведений Милорада Павича, пожалуй самого читаемого автора с Балкан. Искусное переплетение под одной обложкой текстов, вышедших из-под пера мужа и жены, дало жизнь своеобразному литературному коллажу — романтическому повествованию о любви двух сербских писателей, которых не смогла разлучить смерть.


Завтрак у «Цитураса»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Нора, или Гори, Осло, гори

Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.


Дела человеческие

Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.


Вызов принят!

Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.


Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.