Три Шарлотты - [8]

– Пом?

– Помрой. Помрой Дик, понимаете? Я думал, что, может, если бы ваши знали о… то есть, что мы не… что мой отец…

Она слегка покачала головой.

– Дело не в том. Видите ли, это деловые люди. Такие, у которых магазины или земля… Или молодые адвокаты. Вот кого мама и отец…

Они не решались закончить свои фразы. Бережно подбирали слова, боясь оскорбить друг друга. Он засмеялся:

– Положим, особого среди нас выбора не будет, когда эта заварушка кончится!

– О, Джесси, ведь война продлится не дольше двух-трех месяцев. Отец говорит, не больше нескольких месяцев.

– Ну, не много требуется времени, чтобы…

– Чтобы что?

– Ничего.

Вскоре после этой встречи его отправили. Шарлотта увидела его еще один раз – только один раз. И этот раз был для нее погибелью. Она даже не знала, когда назначена его отправка. Джесси пытался дать ей знать, но что-то ему помешало.

Шарлотта стояла с отцом и матерью в толпе, собиравшейся у подъезда суда послушать новую песню «Боевой клич свободы». Написал ее Джордж Рут из Чикаго, Джордж, которого все знали. Чернила еще не успели высохнуть в рукописи. Толпа все увеличивалась, и скоро зазвучал многоголосый хор. Вдруг сквозь пение, словно удары исполинского пульса, послышался глухой топот ног. Ополченцы! Все как один обернулись к улице. Пение продолжалось. Вот идут они походным порядком!.. Шутовские мундиры только подчеркивают трагизм положения, вооружение допотопное – мушкеты, переделанные из кремневых ружей, огромные пистолеты и мушкетоны. И вот с таким оружием они, почти мальчики, отправлялись к Донельсону. За ополченцами тянулись женщины, одни бежали рядом, другие отставали, выбившись из сил. Старухи – матери. Молодые – невесты, любовницы, жены. Не время было думать о приличиях, о сдержанности.

Они проходили мимо. Первые ряды уже прошли. И вдруг Шарлотта увидела его – знакомое лицо из-под безобразной шляпы, белое как снег, сосредоточенное лицо, и, боже, какое молодое. Он шел последним с краю в своем ряду. Шарлотта, не отрываясь, глядела на него. Она почувствовала странную дрожь, защекотало в глазах, в горле. И неимоверная волна страха, ужаса, любви потрясла ее. Джесси проходил мимо. Кто-то, как будто бы она и вместе с тем совсем не она, прокладывал себе дорогу в толпе, бил во все стороны локтями и рвался вперед. Она выскочила на мостовую. Побежала, шатаясь, как пьяная. Схватила его за руку.

– Вы не дали мне знать! Вы не дали мне знать!

Кто-то завладел ее локтем, кто-то из толпы на тротуаре, но она вырвалась и побежала рядом с Джесси Диком. Раздалась команда: «Бегом марш!» Вскрикнув, она обхватила его за шею руками и поцеловала. Губы Шарлотты были раскрыты, как губы ребенка, лицо искажено от плача. Она ни о чем не думала, не закрывала лица руками. Что-то жуткое было во всем этом.

– Вы не дали мне знать! Вы не дали мне знать!

Ряды двинулись беглым шагом. С минуту она бежала за ними, всхлипывая и задыхаясь.

Глава третья

Униженную и покорную фигурку по залитым толпой улицам притащили домой. Раздавленную и уничтоженную.

К счастью, самые жестокие, безжалостные упреки, посыпавшиеся на несчастную голову девушки, успевали сгладиться, прежде чем проникали в ее притупленное сознание. Казалось, Шарлотта ничего не слышит. Время от времени она всхлипывала. Это было даже не всхлипыванье – сухие спазмы сотрясали все ее хрупкое тело, голова судорожно откидывалась назад. Она развернула свой платочек – мокрый серый комок – и уставилась на него, механически теребя украшенные мережкой края.

– Кто он? Кто он?

Шарлотта сказала.

С каждым новым упреком она, казалось, становилась все меньше и меньше, проваливаясь в обручи своего платья, пока наконец не остались от нее лишь два огромных глаза в путанице локонов и фижм. Обрывки фраз доносились до Шарлотты: она погубила свою жизнь… покрыла Трифтов позором… вся семья не сможет смотреть в глаза… с таким оборванцем, как Дик… Дик!.. Дик!..

Лишь раз Шарлотта осмелилась поднять голову и пролепетать что-то вроде слов Генрик Гудзон, но слова эти потонули в буре негодования. Получалось, что она не только погубила себя и покрыла вечным стыдом доселе незапятнанное имя Трифтов, но и закрыла навсегда дорогу к замужеству для младшей сестры, Керри, которой в то время было восемь лет от роду.

К несчастью, это утверждение поразило Шарлотту своим комизмом. Как ни была она измучена, но в каком-то дальнем уголке се ума появилась картина: маленькая зловредная Керри, которая до сих пор щеголяет в детском нагрудничке и вместо ответа высовывает острый язычок, эта Керри, покинутая, изнывает от жажды любви! И Шарлотта вдруг, совершенно непроизвольно, фыркнула. Вероятно, истерически. От такого бесстыдства ее родители совсем вышли из себя.

– Ах, вот как! Ты еще можешь смеяться! – заорал Айзик Трифт, не обращая внимания на робкое шиканье своей супруги. – Мало у меня забот с этой войной – можно было подумать, что речь шла о личной, кровной обиде, – мало того, что дела идут из рук вон плохо и…

– Ш-ш-ш! Керри услышит. Ребенок не должен ничего знать.

– Не должен! Уже весь город знает! Моя дочь бежит по улицам за простым солдатом… за нищим… хуже, чем нищим… хуже, чем нищим… и целует его как последняя… как…