Три Шарлотты - [21]

По утрам она отвозила мать на рынок в дряхлом электрическом автомобиле. Миссис Пейсон редко правила автомобилем. Ревматизм, от которого она страдала, сделал бессильной ее левую руку. Когда-то, в дни молодости, электромобиль считался отличным автомобилем, но долгие годы службы вконец расшатали его и отняли жизненную силу у ее батарей. Последние были теперь так же ненадежны, как старое усталое сердце, каждую минуту готовое остановиться. Для того чтобы справиться с непослушным стартером, требовались сильные молодые руки и хорошо тренированные мускулы. Когда Пейсоны тряслись в этой ревматической посудине, высокомерные, полные презрения автомобили с бензиновыми двигателями нетерпеливо гудели сзади, причем шоферы нередко отпускали оскорбительные шутки по адресу «погребальных дрог».

В этой-то колеснице Лотти обычно сидела у рынка, читая «Обозрение» (влияние судьи Бартон), в то время как миссис Пейсон вела продолжительные и ожесточенные переговоры с Густавом. Красное лицо Густава, выглядывавшее из огромного белоснежного фартука, становилось все краснее и заметно теряло свое добродушие по мере того, как миссис Пейсон нагружалась продуктами. Молодой картофель. Кусок бараньего огузка. Пучок латука. Корзинка персиков. Отрывки разговора доносились до Лотти.

– Накажи меня Бог, миссис Пейсон, ежели я наживаю на этом товаре больше двух-трех центов. Ведь мне-то жить тоже надо… Да ну, миссис Пейсон, вы просто не хотите купить! Эти персики совсем мягкие… А вот самые свежие, сегодня утром с Мичигана. Я их собственноручно выбирал.

Безапелляционный голос миссис Пейсон заявлял:

– Для варки годятся.

– Слушаюсь. Ваше дело. Вам их есть, не мне. Только не говорите завтра, что они оказались плохими.

Завалив покупками переднее сиденье автомобиля, миссис Пейсон пускалась в обратный путь, сердито ворча, Теперь Густав для нее больше не существует. Этакий разбойник! Двадцать семь центов за фунт баранины!

– Но, мама, Белла на прошлой неделе заплатила тридцать два цента. Помню, она говорила, что два или три года назад баранина стоила семь-восемь центов, а теперь – тридцать или тридцать два…

– О, Белла! Удивляюсь, что она хоть изредка покупает баранину! Вечно выходит из бюджета со своими грибными соусами, почками да бифштексами. В прежние годы я вела хозяйство целый месяц на те деньги, что она тратит за неделю. Не понимаю, как только Генри терпит…

Описанная процедура закупок занимала все утро, хотя и часа могло хватить с избытком. Возвратясь домой, миссис Пейсон обычно жаловалась на слабость. Покупки раскладывались на кухонном столе, и затем Гульда, их служанка, получала инструкцию:

– Положите латук в мокрую салфетку.

Гульда исполняла приказание.

– Вотрите немножко соли с уксусом в мясо.

Гульда уже занималась этим.

– Персики придется сварить.

Последнее было очевидно, так как служанка уже презрительно ощупала их большим и указательным пальцами. Все поведение Гульды явно указывало на обиду, вполне естественную для разумного существа, которому приказывают делать то, что понятно само собой. Миссис Пейсон, все еще в шляпе, слегка сдвинутой набок, милостиво принимала сухарик с сыром или ломтик баранины с булкой, поднесенные Лоттой для устранения слабости. Миссис Пейсон часто запивала это довольно внушительным бокалом шерри из запаса, присланного ее зятем Генри Кемпом.

В хорошую погоду Лотти часто вывозила свою мать и тетю Шарлотту в Джексон-парк и обычно останавливала электромобиль на аллее у самого берега озера. Великолепный вид! Могучее голубое озеро, как океан, уходило в безбрежную даль и на горизонте сливалось с небом. Эти часы у озера обычно все три дамы проводили в праздности. Миссис Пейсон вообще терпеть не могла шить. Тетя Шарлотта иногда вязала – для этого ей не нужно было напрягать глаза. Но чаще всего она глядела на беспокойную ширь Мичигана, и руки ее двигались так же спокойно, как древние неугомонные воды. Руки тети Шарлотты всегда находились в движении, то разглаживая кусочек материи, то рисуя несуществующий узор морщинистым пергаментным пальцем, то складывая салфетку за столом. Руки, покрытые коричневыми пятнышками, вечно двигающиеся и в то же время так странно бездеятельные. Иногда, но не очень часто, Лотти читала вслух. Мать этого страшно не любила, кроме того, она предпочитала полезные книги, а тетя Шарлотта – романы. На вкус тети Шарлотты ни один негодяй не был достаточно пылким и бесстрашным. Романы она поглощала десятками.

– Какой вздор! – пожимала плечами миссис Пейсон.

Три женщины, сидя в маленькой застекленной коробке, едва перебрасывались ленивыми отрывистыми фразами. Им было почти нечего сказать друг другу. И каждая из них была бы не на шутку удивлена, узнав, что другая слывет в своем кругу оживленной и остроумной. Среди подруг Лотти пользовалась репутацией шалуньи и проказницы; Керри Пейсон умела поддерживать бойкую и интересную беседу в группе деловых людей или за партией бриджа с дамами моложе себя (миссис Пейсон недолюбливала женщин своих лет); выходки и реплики тети Шарлотты нередко вызывали взрывы приглушенного, дребезжащего смеха в кругу ее семидесятилетних сверстниц. Но в данный момент разговор носил такой характер: