Три сердца и три льва - [60]

Пламенем.

Кто– то вскочил с земли совсем рядом, проскользнул под мечом датчанина. Кинжал в его руке метнулся вверх. Хольгер успел принять удар на левую руку, защитил живот. У ног людоеда возник Гуги, схватил его под коленки и опрокинул. Гном и человек, сцепившись, рыча, покатились по траве.

Перед ним уже возвышался вождь. Его топор ударил в шлем Хольгера, как молния. Хольгер пошатнулся, услышал свой крик: «Великий боже, святой Георгий!». Вождь захохотал, вновь ударил. Хольгеру каким-то чудом удавалось отражать его удары. Большинство из них. Иные все же падали на шлем и кольчугу. Хольгер едва держался на ногах. К вождю на помощь подбежали два его воина.

Но за их спинами появился Сарах. Свистнула кривая сабля. Дикарь схватил левой рукой правую и с безмерным удивлением уставился на нее – она осталась у него в руке, отсеченная сарацином. Хольгер взмахнул мечом, и второй воин отскочил, хромая. Вождь обернулся, насел на сарацина, и они закружились, со звоном парируя удары, осыпая друг друга проклятиями.

Конь Алианоры истошно заржал, рухнул наземь. Белая лебедица взмыла вверх и тут же спикировала, целя клювом в глаза врагам. Хольгер перевел дух. Кто-то хрипло выкрикнул приказ, и у плеча Хольгера просвистело копье. Забыв про раны и усталость, датчанин ринулся в бой. Его меч работал, как коса. Папиллон взмывал на дыбы, становясь невероятно огромным, разбивал головы передними копытами ржаньем заглушая воинственные выкрики дикарей. Человек и конь разогнали врагов и вернулись к менгиру.

Гуги выбрался из-под бездыханного тела своего противника, утер руки и побежал к ним. Рядом приземлились Алианора и превратилась в девушку. Мигом позже подскакал Сарах. Хольгер сунул ногу в стремя, взлетел на Папиллона. Пинком в зубы отшвырнул дикаря, попытавшегося стащить его на землю. Нагнулся, отцепил щит и надел его. Протянул к Алианоре руку, державшую меч. Девушка ухватилась за его рукав и прыгнула в седло позади него. Сарах тем же способом усадил Гуги себе за спину. Рыцари переглянулись, кивнули друг другу и ринулись в бой.

Они секли, рубили, кололи. И вокруг них стало пусто. Враг бежал. Хольгер с Сарахом вернулись под менгир, тяжело дыша. Их клинки были в крови. Кровь пятнала их одежды, руки и лица. Повсюду валялись тела, некоторые еще бились, хрипя. Людоеды сбились в кучу далеко в темноте, только блеск оружия выдавал их присутствие. Вождь, потерявший свои рога и пышные перья, с кровоточащей раной на голове, тяжело поднялся с земли и побежал к своим людям.

Зубы Сараха блеснули в улыбке:

– Славная, славная битва! Во славу пророка… пророка Иисуса! Сэр Руперт, лишь один человек на свете мог сражаться подобно тебе!

– Ты тоже не ударишь в грязь лицом, – сказал Хольгер. – Но жаль, что тебе не удалось прикончить их вождя. Сейчас он вновь пошлет в атаку.

– Из луков нас перестреляют, – заявил Гуги. – Будь у них мозгов чуточку побольше, давно бы мы валялись, стрелами утыканные.

Хольгер обернулся к Алианоре. По правому плечу девушки ползли струйки крови. Сердце у него оборвалось, голос сорвался.

– Тебя ранили?

– Ничего страшного, – она улыбнулась дрожащими губами. – Стрела. Крыло задела.

Он присмотрелся. В том прежнем цивилизованном мире он встревожился бы, увидев у девушки такую рану, но здесь, сейчас – в самом деле ничего страшного…

Невероятная радость охватила его.

– Я построю часовню… святому Себастьяну… в благодарность… прохрипел он.

Руки Алианоры обвили его талию.

– Ты можешь более приятным способом выразить свою радость – шепнула она ему на ухо.

Сарах сказал резко:

– Мы ничего уже не сможем построить, если сейчас же отсюда не уберемся. Руперт, если мы вскачь пустимся назад, вниз, еще можно спастись…

Слабость мгновенно покинула Хольгера:

– Нет! Это – единственная дорога к святому Гриммину. Другие, даже если мы их отыщем, наверняка охраняются еще крепче. Нужно идти вперед.

– Прямо к ним в руки? – крикнул сарацин. – Взбираться на эту осыпь в потемках, навстречу сотне воинов? У тебя с головой не все ладно!

– Беги, если хочешь, – сказал Хольгер ледяным тоном. – Я собираюсь нынче же ночью добраться до церкви.

Гуги уставился на него немигающим взглядом так пристально, что Хольгеру стало не по себе. Он огрызнулся:

– И ты туда же? Ну да, мы наверняка погибнем тут, в ущелье. Сам знаю. Уезжай с Сарахом. Я пойду один.

– Нет, – сказал Гуги.

Настала тишина, в которой Хольгер явственно слышал стук своего сердца. Наконец гном продолжил, неспешно, сварливо: – Если уж тебе стукнуло в башку благородного дурня строить, придется мне твою дурость маленько исправить. Сам знаешь, по ущелью не пройти. Но есть другой путь наверх, и уж туда никто за нами не полезет. Я могу вынюхать вход в нору тролля – а нос мой уверяет, что это недалеко. Там вся гора, как сыр, ходами изрыта, есть надежда, что тролль вылез за добычей или дрыхнет, или глубоко вниз забрался и нас не учует. Надежда дохлая, но другой-то нету! Что скажешь? Не раздумал до своей заклятой церкви добраться?

За плечами Хольгера тяжело вздохнула Алианора.

– Сарах, – сказал Хольгер. – Бери Алианору и постарайся укрыть ее в безопасном месте. Мы с Гуги пойдем в логово тролля.