Три сердца - [20]

Гого покраснел. Еще никогда он не чувствовал себя таким униженным. Он ждал Матея здесь в парке с неясной надеждой, что сможет наладить с этим человеком какой-нибудь контакт, что благодаря откровению и своему таланту общаться он сумеет завоевать симпатию этого простолюдина, умышленно выбрав момент после похорон, рассчитывая на то, что тот под влиянием случившегося будет более податливым, но ошибся. Он ясно видел сейчас свой полный проигрыш.

— Вы рассматриваете наши отношения слишком серьезно.

— Я их так рассматриваю?!. — рассмеялся Матей. — О нет, это пан их такими сделал. Поверьте мне, я ждал вашего приезда с гораздо большим нетерпением, чем все остальные. Вам хочется искренности, пожалуйста, я буду искренним. Да, я ждал вас, потому что это я помнил, что мы были друзьями, хорошими в детстве и даже повзрослев. О чем говорить, я понимал, что прежние отношения невозможны. Куда мне, ничтожному слуге, тягаться с графом, мне, самоучке и простаку, стоять рядом с паном. Но в глубине души я надеялся, что будет у меня кто-то, с кем можно поговорить, поделиться своими мыслями, встретив более умного, доброго человека, кто узнает, что я порядочный и всем сердцем преданный работник. Только не думайте, что я рассчитывал получить взамен какие-нибудь блага. Боже сохрани, я не согласился бы даже остаться управляющим. У меня таких помыслов не было, да мне это и не было нужно. Я мечтал лишь о том, что в давнем приятеле найду добропорядочного советчика и светлого опекуна, ведь у меня здесь не было никого, кому я смог бы хотя бы свои стихи показать, спросить, посоветоваться. Ну, а приехал пан и со всего маха, как собаку, ногой! Унижения, насмешки… Не говорите, что не знали, какую боль это причиняло мне. Вам это было известно, а я не мог понять, что вам нужно, за что…

Матей махнул рукой и добавил:

— Вероятно, вы мстили мне, что я когда-то просто был вашим приятелем. Возможно, вы хотели отгородиться от слуги, чтобы тот не осмелился рассчитывать на уважение. Я не знаю, и это меня уже больше не интересует. Достаточно того, что вы сами разрешили эту ситуацию между нами. Мне нечего больше вам сказать. Да вы и сами все знаете.

Гого слушал его, покусывая губы, и все отчетливее понимал, что со стороны этого человека ему рассчитывать не на что.

— Действительно знаю, — сказал он с явным вызовом, — почти не сомневаюсь, что пан сейчас будет мстить мне.

Матей удивился.

— Я? Пану?.. Нет у меня ни намерения, ни возможности, да и что я могу вам сделать? Вы же не зависите от меня, но уверяю вас, что если бы пан даже собирался, — Матей рассмеялся, — остаться писарем в имении, я не чинил бы никаких препятствий, пан мог бы смело сочинять стихи, я бы не заглядывал в тетради и не высмеивал бы эти стихи перед панной Катажиной… Перед моей сестрой панной Катажиной!

Гого отметил в его глазах выражение презрения и ненависти и злился на себя за то, что начал разговор.

— Спасибо за разъяснения, которых мне вполне достаточно, и за предложение, которым я, пожалуй, не воспользуюсь. А сейчас я должен с вами проститься.

Он отвернулся и, стараясь идти как можно свободнее, направился ко дворцу.

Тем же вечером пани Матильда позвала Матея, а когда он появился, сообщила ему, что звонили из фирмы «Урожай Велькопольский» и интересовались, не могут ли Пруды продать три вагона пшеницы с немедленной доставкой. Цену дают хорошую, на полтора злотого за пуд больше зарегистрированной на бирже. Администратор, пан Зембиньский, считает, что можно продать, а сама пани Матильда думает, что лучше подождать, потому что, по ее мнению, цены повысятся.

— Но поскольку ты — хозяин Прудов, — закончила она, — тебе решать.

Эта ситуация смутила и озадачила его. До этой минуты свое положение он воспринимал как бы теоретически, абстрактно, а сейчас впервые почувствовал его реальность и не был к этому готов. Впрочем, ему было все равно — продать или нет, это нисколько не трогало его, поэтому сразу же совершенно искренне отказался сказать что-либо определенное.

— Однако, мой сын, — сказала пани Матильда, — именно тебе придется решать такого рода дела.

Она простилась с ним, поцеловав в лоб.

Утром следующего дня приехал адвокат Гимлер, старый толстый мужчина с голосом астматика. Очки в роговой оправе и костюм в клетку придавали ему вид американского бизнесмена, что еще больше подчеркивалось энергичными движениями и громким смехом.

Своей фигурой, суетливым поведением и бегающими глазками он действовал пани Матильде на нервы, но она ценила его как опытного юриста и порядочного человека, которому можно было простить стилизацию под американца. К тому же адвокат Гимлер мог смело отнести себя к разряду тех служителей Фемиды, которые не занимаются долгими и ненужными разговорами, а сразу ориентируются и быстро разбираются в каждом деле, не затягивая с выводами.

Так было и в данном случае. После часового совещания с пани Матильдой и краткого общего замечания, в котором адвокат классифицировал случай феноменальным и объявил, что с юридической точки зрения ничего опасного он не видит, никаких особых формальностей, поскольку обе стороны, то есть настоящий Тынецкий и тот, который до сих пор считался оным, не подвергают сомнению правдивость признаний покойной и других свидетелей.