Три романтические баллады - [3]

Мертвых вечное жилище;

Светят камни на гробах

В бледных месяца лучах.

Что же мигом пред собою

Видит Ольга? Чудо! страх!

Латы всадника золою

Все рассыпались на прах;

Голова, взгляд, руки, тело —

Все на милом помертвело,

И стоит уж он с косой,

Страшный остов костяной.

На дыбы конь ворон взвился,

Диким голосом заржал,

Стукнул в землю, провалился

И невесть куда пропал.

Вой на воздухе высоко;

Скрежет под землей глубоко;

Ольга в страхе без ума,

Неподвижна и нема.

Тут над мертвой заплясали

Адски духи при луне,

И протяжно припевали

Ей в воздушной вышине:

«С богом в суд нейди крамольно;

Скорбь терпи, хоть сердцу больно.

Казнена ты во плоти;

Грешну душу бог прости!»

Убийца

В селе зажитном двор широкий,

Тесовая изба,

Светлица и терём высокий,

Беленая труба.

Ни в чем не скуден дом богатый:

Ни в хлебе, ни в вине,

Ни в мягкой рухляди камчатой,

Ни в золотой казне.

Хозяин, староста округа,

Родился сиротой,

Без рода, племени и друга,

С одною нищетой.

И с нею век бы жил детина,

Но сжалился мужик:

Взял в дом, и как родного сына

Взрастил его старик.

Большая чрез село дорога;

Он постоялый двор

Держал, и с помощию бога

Нажив его был скор.

Но как от злых людей спастися?

Убогим быть — беда;

Богатым — пуще берегися

И горшего вреда.

Купцы приехали к ночлегу

Однажды ввечеру,

И рано в путь впрягли телегу

Назавтра поутру.

Недолго спорили о плате,

И со двора долой;

А сам хозяин на полате

Удавлен той порой.

Тревога в доме; с понятыми

Настигли, и нашли:

Они с пожитками своими

Хозяйские свезли.

Нет слова молвить в оправданье,

И уголовный суд

В Сибирь сослал их в наказанье,

В работу медных руд.

А старика меж тем с моленьем

Предав навек земле,

Приемыш получил с именьем

Чин старосты в селе.

Но что чины, что деньги, слава,

Когда болит душа?

Тогда ни почесть, ни забава,

Ни жизнь не хороша.

Так из последней бьется силы

Почти он десять лет;

Ни дети, ни жена не милы,

Постыл весь белый свет.

Один в лесу день целый бродит,

От встречного бежит,

Глаз напролет всю ночь не сводит

И все в окно глядит.

Особенно когда день жаркий

Потухнет в ясну ночь

И светит в небе месяц яркий, —

Он ни на миг не прочь.

Все спят; но он один садится

К косящему окну.

То засмеется, то смутится

И смотрит на луну.

Жена приметила повадки,

И страшен муж ей стал,

И не поймет она загадки,

И просит, чтоб сказал.

«Хозяин! Что не спишь ты ночи?

Иль ночь тебе долга?

И что на месяц пялишь очи,

Как будто на врага?»

— «Молчи, жена, не бабье дело

Все мужни тайны знать:

Скажи тебе — считай уж смело,

Не стерпишь не сболтать».

— «Ах, нет! вот бог тебе свидетель,

Не молвлю ни словца;

Лишь все скажи, мой благодетель,

С начала до конца».

— «Будь так — скажу во что б ни стало.

Ты помнишь старика;

Хоть на купцов сомненье мало,

Я с рук сбыл дурака».

— «Как ты!» — «Да так: то было летом,

Вот помню, как теперь.

Незадолго перед рассветом;

Стояла настежь дверь.

Вошел я в избу, на полате

Спал старый крепким сном;

Надел уж петлю, да некстати

Тронул его узлом.

Проснулся, черт, и видит: худо!

Нет в доме ни души.

„Убить меня тебе не чудо,

Пожалуй задуши.

Но помни слово: не обидит

Без казни ввек злодей;

Есть там свидетель, он увидит,

Когда здесь нет людей“.

Сказал — и указал в окошко.

Со всех я дернул сил,

Сам испугавшися немножко,

Что кем он мне грозил, —

Взглянул, а месяц тут проклятый

И смотрит на меня.

И не устанет, а десятый

Уж год с того ведь дня.

Да полно, что! Ты нем ведь, лысый!

Так не боюсь тебя;

Гляди сычом, скаль зубы крысой,

Да знай лишь про себя».

Тут староста на месяц снова

С усмешкою взглянул;

Потом, не говоря ни слова,

Улегся и заснул.

Не спит жена: ей страх и совесть

Покоя не дают.

Судьям доносит страшну повесть,

И за убийцей шлют.

В речах он сбился от боязни,

Его попутал бог,

И, не стерпевши тяжкой казни,

Под нею он издох.

Казнь божья вслед злодею рыщет;

Обманет пусть людей,

Но виноватого бог сыщет —

Вот песни склад моей.