Три ролика магнитной ленты - [52]

— Ты чего здесь поделываешь? — спросил дежурный, нормировщик цеха. Он оглядел комнату и, усевшись за стол, уставился на Ваську. — Что ты здесь потерял?

— Батареи проверяю, — выдавил Мохов.

— А чего ты их проверяешь?

— Велено проверить, не текут ли.

— А с чего они вдруг летом потекут? В них и воды-то нет сейчас.

Васька понял, что влип. Молчал.

— Загибаешь ты, братец, — сказал дежурный. — Комната была заперта?..

Васька молчал и равнодушно смотрел в сторону.

— Да и кто ж в темноте-то проверяет трубы? — дежурный усмехнулся. — Признавайся, что ты тут делал?

— Говорю, утечку искал…

— Ладно, разберемся. Где ключ от комнаты?

Васька машинально пошарил в кармане, там зазвенела связка, но большого ключа не было. Он был в дверях.

— А там что у тебя? — дежурный кивнул на карман. — Выверни-ка!

— На, обыскивай! — Васька безропотно выложил на стол все содержимое.

— Это слесарный инструмент? — иронически спросил дежурный, подбросив на ладони связку конторских ключей. — Ими ты подтягиваешь гайки на трубах, так?.. Что же молчишь?.. Ладно. Разберемся. Для начала составим акт… Так, что ли?..

Васька не ответил. Его взгляд выражал полное равнодушие к тому, что происходит вокруг, да и к своей участи.

— Двигай за мной, — сказал дежурный.

Назавтра Ваську таскали к предцехкома, к начальнику цеха, допрашивали, допытывались: зачем залез в цехком? Васька с упрямством твердил одно — «искал утечку», хотя мастер Дрожжин заявил, что этого никому не поручал. В конце концов дело закончилось тем, что Ваське объявили выговор, в цехкоме врезали английский замок, а ночным дежурным было приказано делать ежечасно обходы по цеху…

— Обормот! — сказал Миха и зло поиграл желваками.

С этого момента Миха не упускал случая, чтобы не потравить Ваську. На дело больше не брал. Постоянно обдирал в карты.

Однажды, когда Васька опустил ему все до копейки, Миха, злорадно гогоча, велел Ваське в одних трусах, по морозу, бежать в гастроном за поллитрой. Васька отказался. Миха избил его. С того дня Васька возненавидел его тихой затаенной ненавистью, и все ждал удобного случая, чтобы порвать с ним. Но Миха упивался своей властью и продолжал куражиться.

11

Когда Мерзанов вошел в комнату отдыха, там была воспитательница Римма. Она мучилась над расклейкой праздничного монтажа.

— Ой, как хорошо, что вы зашли! — обрадовалась Римма. — Как лучше разместить картинки, как вы думаете?

— Мне лично все равно, — сухо сказал Мерзанов. — И вообще, вы обратились не по адресу: я не специалист по расклейкам… Вы разрешите мне прокрутить тут одну пластинку?

— Крутите, пожалуйста, — обиженно отозвалась Римма.

Радиола была допотопная. Корундовой иглы для долгоиграющих пластинок не было. Диск вращался со стуком.

Мерзанов поставил пластинку. Это были прелюдии к хоралам и пасторали Баха в исполнении Иржи Рейнбергера. За этой пластинкой Мерзанов охотился давно и вот наконец достал. Ему не терпелось прослушать.

Органную музыку Баха он любил давно. Пожалуй, больше всего из того, что выделял в музыке вообще. Органный Бах возвышал, приподнимал над землей… Какая-то удивительная духовная сила вливалась в тело вместе с музыкой и заставляла верить, что и ты гений. И хоть эти мгновения, когда Мерзанов ощущал собственную могучесть, были минутами честолюбивого самообмана и самообольщения, он упивался этими счастливыми взлетами собственной души…

Из динамика вылетел треск, шипение и что-то едва похожее на мелодию. О, ужас! Слушать Баха на этом драндулете — подлинное кощунство! Но во всем общежитии не было больше проигрывателя… Мерзанов болезненно сморщился, слушал музыку, сопровождаемую потусторонним скрипом и стуком диска. Римма оставила монтаж и притихла. Она тоже очень любила музыку, но эту слышала впервые. Странная какая-то, церковная…

Мерзанов снял пластинку с диска и бережно вложил в целлофановый конверт и в футляр. Он направился к выходу, когда Римма остановила его:

— Скажите, что это?

— Бах, — на ходу бросил Мерзанов и вышел.

Римму это очень обидело. Ей хотелось поговорить, попросить Мерзанова, чтобы он провел в общежитии беседу о музыке. Ведь он, конечно же, здорово в ней разбирается! И вообще, Римме хотелось, чтобы Мерзанов был чуточку повнимательней к ней. Римма боготворила всех, кто был умнее и образованнее ее. А Мерзанов — она была в этом уверена — самый умный в общежитии. Но только совсем необщительный, никогда не поговорит, ничего интересного не расскажет…

Когда в комнате отдыха появился улыбающийся Рогов, Римма искренне обрадовалась: она знала, что матрос к ней неравнодушен.

— Что-то воспитательница давненько не заглядывала в наш кубрик, — шутливо приветствовал Рогов. — Мои матросы просто затосковали без вас.

— Ой ли! Не скажите, — усмехнулась Римма. — Только что тут был один матрос с вашего корабля, Мерзанов. Так по нему не видно, что он по мне соскучился.

— Мерзанов — не матрос. Он вроде как временный пассажир. Что до меня лично, то я даже начал забывать черты вашего лица.

— Да?! — кокетливо спросила Римма. — Раз стали забывать, значит, не очень хотели запомнить.

— Нет, честное слово, Римма, если б у меня была ваша фотокарточка, я повесил бы ее в нашем кубрике, на самом почетном месте. Но вы почему-то не желаете у меня фотографироваться. Думаете, я плохой фотограф? Да я могу с вас целый фотомонтаж сделать!