Три рассказа - [2]
Такой буся и оставалась, только седела, подсыхала, кашляла и ворчала, слова находя не сразу, будто вспоминая: «Сыми, — это мне, выросшему из девочки, — бороду про клятую. Стариком будешь, так еще наносишьси».
…Запах смолы и пыльной пакли в бревенчатом подъезде. Темный силуэт на светлом фоне входного проема спрашивает: «Дома?» И почтальонка скрывается за дверью.
Когда вернулся, мама плачет, слабо пытаясь освободиться из рук бабушки. У той слезы в немигающих глазах, и будто всматривается далеко, куда маму не отпускает.
Темный силуэт принес похоронку на отца, погибшего под Смоленском.
Горе от потери близких — и жалость к самому себе, еще камень выпал из укрывной семейной стенки… От родового ствола, уходящего в немыслимую даль, крошечный отросток — бабушка, мама, я — укоротился на треть.
По тесному маршу, обтирая плечами стены, снесли гроб, зарядили автобус-катафалк, чтобы на нем же, порожнем, опять готовом к залпу, вернуться с кладбища. Там кричат вороны, ревут авиалайнеры по соседству с вечным покоем. За первым комом земли другой, третий… Лопаты сноровисто гребут песок. Снежная пыль катит по черному асфальту, белой пеной прибивается к бордюру.
…У нас скромные поминки, а в соседнем подъезде свадьба. Без шапок и пальто высыпали в дворовый сквер, галдят, смеются, стреляют петарды.
Не своим светом вспыхнула вдруг лампочка и над нашим столом, чтобы с коротким звуком, похожим на слабый стон, навек погаснуть.
ЗЕЛЕНЫЙ ДЫМ
Звонил в поселковом магазине.
— Кто убил? — спросила трубка.
— Я, я убил. Меня? Давид Исакович! Моя? Коглис.
…До электрички сидели у пруда. Крыло ржаных волос Алиса откидывает кивком, или неспешно отводит тонким пальцем.
Молодые листья берез по берегу еще не «народ» — каждый личность, самостоятельный светло-зеленый мазок на темно-зеленой еловой палитре. Будто тяжелые капли дождя птицы срываются с верхних веток на нижние и листья вздрагивают, их легкое шевеление видится Коглису слабым зеленым дымом.
Может и случайно коснулся ее колена, но обожгло — так отдергивают, невольно, руку от огня…
Алису проводил, от станции, возвращался лесом к одинокому дому на поляне. У тропы мужик палкой дубасил лошадь, та пятилась, вырывалась — тянул повод, наматывал на кулак.
Давид Коглис наивно удивился:
— Чего крушишь скотину безгласую?
— Шундарну и тебя, очкарик хренов. Беги, пока живой.
Человек в синей майке отвлекся. Лошадь вздыбилась — едва успел выпустить повод, схватился за плечо, рыча и матерясь.
Коглис повернул к дому, не ускорил шаг. У крыльца обернулся.
Синяя майка лечила плечо ладонью.
И почти сразу топот сапог, грохот в дверь — долго не продержится.
За печкой хозяйский карабин, рядом единственный патрон, если не отсырел.
Треск выбитой филенки — откинута задвижка веранды.
Синяя майка на бретеле, другая болтается, разорвана.
Сумасшедший? Пьян? А шагает твердо, карабина не видит. В руке нож.
Разделяет стол с тарелками — опрокинулся грохот посуды.
Пора жать спуск. Ни страха, волнения… Все-таки — нет, невозможно в человека…
В сторону ствол отвел и перехватил руку с ножом. Откуда сила не поддаваться этой злобной морде!
Опущенный приклад задел пол — оглушил выстрел.
Мужик скорчился, рухнул, локти и ноги к животу.
Теперь страх догнал Коглиса. Колотил, рвал внутренности — до тошноты: кровь под человеком пахнет порохом…
… Приехали раньше, чем он вернулся из поселкового магазина. Носилки с громилой задвигали в «скорую».
— Давид Исакович? Разрешение на оружие имеется?
— Оно не мое, хозяина дома.
— Где хозяин?
— В загранкомандировке.
Там все было железное — ступени, поручни, пороги, полы, двери — под ржаво-болотным окрасом.
Сержант, сутуловат и животаст, толстый зад обтянут сукном галифе — ни морщинки — словно чисто побрит. Цокают подковки железом пола и командует бесстрастно: «За спину руки», «прямо греби», «право прими», а ведомый спутал, было, лево-право — оживился, почти радостно апеллировал к богу, матери, половым органам. Смысл обращения не сразу поймешь, если не догадаешься: «Куда прешь!?». И снова, по-домашнему: «Стой. К стене физию».
Дверь камеры печально скрипнула, будто сочувственно; сейчас задохнется, показалось, в тяжелых запахах заезжей рынка, общего вагона…
Голая лампочка у потолка.
Белые войлочные сапоги, подшиты кожей, опустились на пол. Шарф на шее декоративным узлом, кокетливо неряшливым. Щетина по щекам с кустиками седины — пожухлая трава на пустыре.
Человек произнес непонятную фразу:
— Шимпу бриц жухнул.
— Матвеич, а он фухтель, — с насмешливой уважительностью отнесся к новенькому кто-то, невидимый, от двери.
— Ладно, студент. Не бзди. Проходи. Там свободно, — Матвеич ткнул пальцем. — Садись на спину, отдыхай.
«Откуда знает, что студент?»
За грязным, в решетке, стеклом угадывалось солнце. Там теплый ветер, пахнут молодые листья тополей, здесь дух несвежего белья, потных носков. И эта мерзкая параша — дыба для унизительной экзекуции…
Голос, что произнес вчера «фухтель», приземистого коротышки, кличут Утюг. Блик от лампочки с его головы сваливается, снова запрыгивает на лысину. Нижняя губа перекрывает верхнюю, тянется коснуться носа. Так сидит, идиотом, с веером карт в коротких пальцах, и говорит:
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.