Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [28]

— Инстинкт, когда он половой — не заменишь головой!

Вот дурак, вот дурак! Да к тому же еще и нахал, каких мало! Ирина Викторовна с давних пор удивлялась немыслимому обману и фокусу: каким это образом прилизанная головка Мишеля с черными по-дамски затуманенными глазками, с миниатюрными усиками приказчика из пьес А. Н. Островского могла справляться со сложными узлами и деталями счетных машин? А ведь могла, и даже неплохо! Загадочными созданиями могут быть мужчины!

И как это дураки умеют попадать в точку?

Ирина Викторовна тотчас выгнала Мишеля из комнаты № 475, причем, будто бы оговорившись, назвала его Анатолем.

Для Мишеля эта оговорка всегда была ножом в сердце, он возмутился, а Ирина Викторовна сказала ему, махнув рукой:

— Да ну, не все ли равно? Мишель, Анатоль — какая разница?

Во-вторых, когда до возвращения Никандрова оставался только один день и еще несколько часов, Ирина Викторовна ехала с работы в троллейбусе, а рядом с ней оказался какой-то молодой человек, а на сиденье впереди — ехала девушка этого какого-то молодого человека. Они о чем-то разговаривали, и вдруг девушка, не оглядываясь, протянула своему собеседнику руку, но как протянула!

Она поставила руку вертикально, а ладонь под прямым углом откинула назад и стала шевелить пальцами…

Вот это были пальцы, вот это была ладонь, и вот это была, следовательно, и вся эта девушка, а вернее всего — молодая женщина! Даже если бы кроме этих рук у нее ничего больше не было, и тогда она была бы выдающейся женщиной!

Таких ладоней, длинных и чутких, таких пальцев, еще более длинных, чутких и белоснежных, Ирина Викторовна никогда в жизни не видела и знала, что не увидит никогда. Пошевеливание пальцев уже было музыкой, лаской, еще бог знает чем!

Молодой человек положил в эту ладонь, в это чудо, дешевенькую конфетку в пестрой обертке, ладонь исчезла, а Ирина Викторовна пришла в ужас от того, что у нее нет ничего такого же единственного и неповторимого, ей нечем так же пошевелить — легко, небрежно и уверенно. Нечем кого-то поразить, нечем кому-то запомниться на всю жизнь!

И тут она внезапно догадалась, что Никандров ее не любит, и правильно делает — не за что!

Правильно, правильно он делает, когда не любит! Он ее не преследовал, не ухаживал за ней, никаких персональных знаков внимания ей не оказывал, относился, как ко всем вокруг относится. Ну, а когда она бросилась к нему, почему бы ему и не подобрать кусочек, если даже он и не бог весть какой лакомый? Если даже он сам не бог весть какой лакомка?

Правильно, правильно он делает и правильно делал, когда предупредил ее о предстоящем отъезде в любимую Киргизию всего за неделю, когда не велел писать ей в эту Киргизию и сам не пишет — только так, а не иначе можно и должно с ней обращаться!

Вот он вернется и не узнает ее, встретив в НИИ-9, и скажет на «вы»: «Ирина Викторовна! Вы ли это? Что это вы разрисовали себя? Ну и ну!», а больше ничего не скажет…

Она-то готовила для него любовные слова, а ей надо было готовить совсем другие — антилюбовные!

И так вот по случаям и по мелочам из-под ее ног ускользала новая, чудесная, совсем еще молодая планета, на которой она совсем недавно поселилась и даже не успела ее толком разглядеть, узнать, какие дороги, входы и выходы куда ведут… Она думала, будто на той планете ничего этого и не надо, и не имеет смысла знать, потому что вся она — одна-единственная дорога от любви к любви, а больше никуда…

И, должно быть, все эти мысли, догадки и жуткие открытия были точными: из своей любимой Киргизии Никандров прислал в институт телеграмму с просьбой продлить ему отпуск на пять дней без сохранения содержания — у него заболела жена, они не могут вернуться вовремя.

Директор института Строковский ответил согласием, а как мог он ответить иначе?

Все это Ирина Викторовна узнала, случайно забежав в канцелярию утром того дня, когда Никандров должен был выйти на работу.

Потом она перепугалась себя: может быть, Никандров все еще ее любит, во всяком случае, все еще не намерен с ней порывать, но она — она сама — заставит его это сделать — как только он вернется, она все свои тревоги, все сомнения не сумеет удержать при себе и обрушит на него! Огромный, шумный, то холодный, то горячий и страшно бестолковый поток слов!

А ему-то какое дело до всего этого? Ему-то это все будет ни с того ни с сего! Он-то ведь не знает, что тут происходило без него. Не знает, чего ей стоила эта новая прическа!

Нет, если у нее сохранилась хоть капля здравого смысла, она должна понять его эгоизм.

Кому-то нужна издерганная, сама собою замученная баба?! Кому-то нужен стопроцентный псих! Шизик! Февралик!

Это ведь в феврале до нормального месяца всегда не хватает нескольких дней.

>Глава седьмая Хороший парень

А все оказалось напрасным: Никандров вернулся, они встретились, и как с белых яблонь дым!

Ей представился почти что атлет, высокий и плечистый, интеллигентный и в то же время мужиковатый. Немножко азиат — скуластый, но голубоглазый, со светлыми волосами, которые, вот это она уже знала, не оставались постоянными и время от времени сами по себе то рыжели, то темнели, становились чуть ли не каштановыми. Что за секрет? Она Никандрова об этом, помнится, спрашивала, а он и сам не знал, как и почему это случается. Он почти не придавал значения своей внешности, но внешность была у него такая, что другой не нужно.