Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [110]

А потом случилось самое неожиданное событие — прошли годы.

Прошло много лет, и вот наступил

Период второй

Ведь годы всегда проходят неожиданно, никто всерьез не думает и не подозревает, и не верит тому, что они действительно идут. Что они проходят навсегда.

Есть что-то случайное в том, как проходит десять, пятнадцать и еще больше лет, какая-то есть в этом необоснованность. Какая-то странность.

Иногда во сне, да и не только во сне, человек совершенно отчетливо чувствует, как эта странность и случайность устранены: годы не ушли, они вернулись. Они не уходили в никуда, только приотстали в пути, а теперь догнали караван, и вот тогда-то все и становится на свои неслучайные места.

Но, конечно, ни одна случайность, происшедшая с нами, не первородна, ей обязательно предшествовали другие случайности, так что логика случайностей, это — увы! — железная логика.

Какой-то случайный человек однажды назвал какое-то текущее и ничем не примечательное мгновение Первым мгновением. Первым мгновением года, Первым мгновением века, Первым мгновением тысячелетия, Первым чего-нибудь и Первым чего бы то ни было.

Вот с тех пор-то и пошла писать история — История случайностей.

Пошла писать и вперед от этого Первого, и назад от него, и вперед и даже назад от сотворения мира. И все потому, что появилось понятие Первого.

С тех пор все и догадались, что всему бывает конец, даже случайностям. Потому что, если может быть Первое, значит, должно быть и Последнее.

Конечно, все это условно, но почему же какому-то человеку позволительно было назвать какое-то случайное мгновение Первым и тем самым открыть счет случайностям на века и тысячелетия, а другому не позволительно даже назвать эту условность условностью?

Может быть, потому, что выше узаконенной случайности еще никто и ничего не придумал?

Впрочем, все это отнюдь не в порядке критического отношения к тем или иным узаконениям, упаси бог! Все это совсем по другой причине — ведь конкретные случайности, которые составили жизнь и деятельность гражданина Дроздова Алексея Алексеевича, доктора географических наук, на многие годы выпали из нашего поля зрения, а, прежде чем вернуться к ним снова, позволительно бросить взгляд на природу случайностей.

Итак, прошло много лет.

И мы снова видим —

Небо…

Небо сложено из синего мрамора, отполированного так же тщательно, как на станциях московского метро, кое-где к небесным сводам подвешены белые плафоны — облака. Это плафоны обратного действия — они не светят, а поглощают свет. Так как света кругом более чем достаточно, никто не обращает на них внимания.

Земля…

Земля как таковая не просматривается из-за гор, лесов и множества других предметов, которые заняли ее всю, так что нигде не видно ни одного сантиметра нормального земного горизонта.

Море…

Море просторное, блестящее. Морской горизонт на значительном протяжении открыт для свободного обозрения.

Самолет…

Самолетов в поле зрения два, они над морем и летят навстречу друг другу.

Кажется, они летят только ради своего присутствия в общем пейзаже.

Метеорологическая Обсерватория…

Белокаменная, круглая, с большим стеклянным куполом. Расположена в самом центре большой ограды. Ограда тоже каменная, тоже белая, с двумя проходными будками. Одна будка заколочена двумя досками крест-накрест, другая усиленно функционирует.

Люди…

Люди везде: в прибрежной части моря, на морском пляже, на улицах большого приморского города, в горах, в ограде и в здании метеорологической Обсерватории.

Люди одеты и почти что раздеты, раздеты и почти что одеты, они ныряют, плавают, лежат, ползают, сидят, ходят, бегают, карабкаются на горы, едут в автомобилях, летят в двух встречных самолетах.

Приборы.

Приборы на метеоплощадке в ограде Обсерватории показывают:

Термометр +35,2°.

Барограф 1022 миллибара.

Анемометр 1,0 метра в секунду.

Флюгер юго-запад.

Среди людей и приборов в одной из комнат Обсерватории профессор Алексей Алексеевич Дроздов читает лекцию студентам.

У профессора бородка клинышком. Очки. Голос, давным-давно привыкший объяснять.

Он осторожно, чтобы никто из студентов не заметил этого, взглянул на свои ручные часы: без пяти минут пять.

Потом он взглянул в окно, на горы, на город, на синее море.

Очень странно звучат его слова, когда он говорит:

— Как вам уже известно, — говорит он, — продолжительность полярной ночи от Полярного круга к полюсу возрастает от одних до ста семидесяти девяти суток… В этот период, когда солнце отсутствует, имеет место долгий, непрерывный процесс выхолаживания воздуха. Выхолаживания воздуха, — повторяет он, заметив, что один из его слушателей тоже заглядывает в окно.

Где-то внизу плеснулось море.

Курносенькая студентка обмахивается веером с изображением солнца, солнечных лучей и роскошных пальм. На каждой пальме по одной веселой обезьянке.

Когда она складывает веер, одна за другой исчезают и обезьянки.

Взгляд профессора, ненароком брошенный им на часы, не остался незамеченным — и курносенькая и не курносенькие студентки и студенты тоже стали поглядывать на свои часики.

Показания времени были у всех различными и колебались в пределах от без двух минут пять до пяти минут шестого. А одни какие-то часы даже показали одиннадцать минут после пяти.