Три песеты прошлого - [27]

сквозное отверстие,

и ты его трогал. Быть может, эта пуля пронзила грудь одного из тех андалузцев из Хаэна. Прикрой глаза — и увидишь, как он спокойно стоит, ожидая смерти, — еще живой и неимоверно хрупкий его последний образ, — перед теми, кто его сейчас расстреляет. А поднимая глаза и встречая неподвижный взгляд Морено — он видит

собственное прошлое, — возвращаешься в его дом (во вчерашний день) и слышишь его рассказ, без которого ты не увидел бы того, что видишь, как и не понял бы точного смысла того, что слышал тогда, без того, что видишь сейчас. Осталось озвучить волшебный фильм, наложить звук на изображение.

[Начало не сохранилось, запись, переполненная страшными переживаниями и древняя от рождения, будет всегда начинаться с хриплого голоса:

Кандида — …что ты за человек и чего ты стоишь, этим сеньорам. Я сказала, что с той ночи, сам посуди, я так ценю тебя, как будто ты для меня все, все, все в этом мире, с той ночи, когда расстреляли моего брата и увели тебя…

Морено — Это было на рассвете.

Кандида — На рассвете и у тебя на глазах…

Живая лента, хранящая их прерывающиеся хриплые голоса, шум, заглушающий их слова, их молчание, стала ценной тканью, которую нужно было бережно охранять.

…его расстреляли, а потом их всех отнесли на кладбище, и ты положил моего брата как следует. Так или нет? И для меня… для меня это дороже всего на свете.

Морено — В то утро…

Кандида — Вот что ты сделал для нас, для моего брата.

Разговор этот состоялся в доме Морено. Смеркалось, на небе уже проступали бледные звезды, когда они очутились в комнате, где было тепло, но холод все же проникал и туда. Там царила полутьма, которую не рассеяли даже вспышки моментальной съемки, когда всех сфотографировали перед уходом. Они уселись вместе с Морено вокруг жаровни (уже остывавшей, последние угли дотлевали в золе). Вокруг жаровни, которая стала вдруг незабываемой: в ней дотлевало бередившее душу прошлое. Вместе с Морено сидели Кандидо, Вис, Кандида, Бла, Бофаруль. Жаровня стояла под столом, скатерть удерживала тепло, и ноги не зябли, но по спинам пробегал холодок, хотя все сидели, накинув на плечи пальто.

"Мертвые, сидящие вокруг жаровни”. Это была не только мысль, это был заголовок. Нечто иррациональное, внезапно и неодолимо врывающееся в твое сознание.

Снаружи, в небе, загорались звезды. Сияли все ярче. Ты чувствуешь, как они загораются, ощущаешь их влажный блеск. А здесь, в полутьме, — тени прошлого, как в китайском театре теней. И голоса. В особенности голос Морено, все время такой доверительный и взволнованный. Монотонный и тем не менее взволнованный.

Морено — В то утро их было пятеро. Привезли пятерых. Из Вильянуэвы.

Вис — А других, значит, они привозили смотреть, как расстреливают…

Кандида — Брали из тюрьмы и привозили.

Морено — Это была месть. Это была месть. Вот так забрать и увести. Это было… В первый раз… Меня ведь два раза возили. Во второй раз — это когда…

Кандида — Это когда расстреляли моего брата.

Морено — Твоего брата. И было это… За мной пришли в пять утра.

Вис — А где вы были в это время?

Морено — Дома.

Кандида — Он был дома.

Морено — Меня еще не арестовали. И я был дома. Пришли двое служащих аюнтамьенто и повели меня. “Куда мы идем?”

Вис — И было это в тридцать…

Морено — Это было… пятого июля тысяча девятьсот тридцать девятого года. Пятого июля, я точно помню. Утром. Меня и других членов Союза социалистической молодежи заставили присутствовать при расстреле. Это была месть. Именно месть.

Вис — Значит, вас заставили присутствовать…

Морено — Да, при расстреле.

Кандида — И хоронить их…

Морено — Они специально… специально, чтобы… Как месть. Это ясно. И мы были там. Были все время, пока их… В нескольких метрах от… Там была стена, где их расстреливали, там мы и стояли. Когда их расстреляли, нас позвали и велели носить их на кладбище. И я носил. И на другой день, когда их надо было закапывать, я тоже был там. Меня позвали, ну, они так решили… И я там был, конечно, никаких гробов, побросали в яму как попало.

Бофаруль — И так зарыли.

Морено — Я спустился в яму и положил их как следует.

Кандида — И моего брата.

Морено — И твоего брата, и остальных. Всех. Как я их уложил, сразу начали забрасывать яму землей. Мертвым — земля. А когда мы кончили, меня отвели в аюнтамьенто, чтобы я получил деньги.

Вис — Деньги?

Морено — Да. Они сказали, что заплатят за работу. Но я сказал: “Оставьте эти деньги на нужды аюнтамьенто. Или отдайте в больницу. А мне за это ничего не надо”.

Бофаруль — Вот сволочи. И расстреливали на самом кладбище или возле него?

Морено — У самого кладбища.

Бофаруль — И вы их возили на тачке или носили на плечах?..

Морено — На носилках. Там были носилки. Клали убитых на носилки — и на кладбище.

Вис — А как их расстреливали: по одному или сразу всех?

Морено — Всех пятерых сразу, а в первый раз четверых… И было это… как его…

Кандида — Отделение.

Морено — Да, отделение, каждый должен был прицелиться и, когда офицер командовал: “Огонь!”, тогда, значит…

Бофаруль — Из кого было отделение?

Морено — Их было пятеро.

Бофаруль — Я хотел сказать, кто они были?

Вис — Солдаты?

Морено